Жадность, прикрытая заботой, часто оказывается самым горьким предательством. Казалось бы, родная кровь — гарантия любви, но жизнь порой обрушивает на нас ледяные потоки правды.
Моя мама, Анна Сергеевна, всю жизнь была тихой и доброй. Овдовела рано, одна тянула нас с братом: дочь Людмилу и сына Вадима. Работала медсестрой в поликлинике, никогда не роптала, не просила помощи. Всё отдавала детям, свято веря, что они скрасят её старость.
Когда маме стукнуло 75, здоровье пошатнулось. Давление скакало, ноги отказывались слушаться. Людмила предложила продать старую дачу под Серпуховом и переехать к ней в московскую квартиру.
— Мам, тебе одной там нельзя, а у нас тепло, дети рядом, внуки будут рады, — уговаривала дочь, улыбаясь слишком сладко.
Анна Сергеевна поверила. Продала дачу, отдала деньги Люде — «на ремонт, на будущее». Переехала.
Первые дни действительно напоминали идиллию: ужины, смех, семейные вечера. Но вскоре дочь стала раздражаться из-за мелочей: мамин запах, её советы, даже шум телевизора. Любое слово матери стало казаться ей назойливым.
— Мама, тебе нужен профессиональный уход. Мы нашли хороший санаторий для пожилых. Там врачи, процедуры, свежий воздух…
И увезли. Без лишных слов. Оформили как «временное пребывание» — и забыли.
Но был ещё Вадим. Жил в Питере, редко приезжал, но мама всегда говорила: «Вадимка у меня добрый, не подведёт». И не ошиблась.
Однажды он примчался без предупреждения — хотел сделать сюрприз. Дома матери не застал. Соседи рассказали всё: как увезли, как продали дачу, куда делись деньги.
Вадим поехал в санаторий. Увидел мать — некогда бойкую, теперь сгорбленную, с потухшим взглядом. Сердце оборвалось.
— Мам… как же так? — упал перед ней на колени. — Ты этого не заслужила…
Они плакали. Она — от стыда и боли. Он — от ярости и вины. И тогда Вадим твёрдо решил: заберёт её к себе.
Через месяц Анна Сергеевна въехала в новый дом — уютный коттедок на окраине Петербурга. В нём пахло ванилью и свежестью, в саду цвели розы, а на окнах шелестели занавески.
— Мам, это твой дом. Ты — хозяйка. Мы рядом.
Невестка обняла свекровь и сказала: «Вы для нас как родная».
Казалось бы, всё наладилось, но тут пришла Людмила. Она привыкла забирать мамину пенсию, называя это «поддержкой». Узнав, что Анну Сергеевну забрали, примчалась с фальшивыми слезами:
— Мама, у нас кризис! Муж без работы! Ты же не бросишь?..
Но её встретил не старческий взгляд, а твёрдый голос брата:
— Люда, уходи. Дом — мой. Мама остаётся здесь. Если трудно — возвращайся в ту деревню, начинай с нуля. Нужен уход? Санаторий к твоим услугам.
— Да как ты смеешь! Я тоже её дочь!
— Ты? Та, что сдала её, как ненужную вещь? Больше не приходи. Увижу — пожалеешь.
Людмила ушла. Без раскаяния. Лишь с ненавистью во взгляде.
А Анна Сергеевна сидела вечером у окна, держала чашку с чаем и впервые за долгие годы чувствовала: она не обуза. Она — любима.
Вадим накинул ей на плечи плед, поцеловал в макушку:
— Всё хорошо, мам. Теперь всё будет иначе. Обещаю.
