Сейчас мне семьдесят. Одинока, как спичка в пустой коробке. Стала обузой для собственной дочери.
— Дочка, загляни вечером… Без тебя мне не справиться.
— Мам, я по уши в работе! Надоело уже твоё нытьё. Ладно, приду…
Не выдержала — заплакала. Обидно до мурашек. И сразу вспомнились те бессонные ночи, годы, когда я одна тянула её, мою Настю, на себе. Всю жизнь ей отдала. И это благодарность?
Наверное, сама виновата. Баловала, всё позволяла. А когда ей было одиннадцать, встретила мужчину… Впервые за долгие годы почувствовала себя женщиной. Но Настя устроила истерику, пришлось расстаться, хотя сердце разрывалось.
Теперь мне семьдесят. Одна. Совсем. Болячки, еле ноги волочу. А моя единственная дочь… двадцать лет замужем, и, кажется, ей проще делать вид, что матери у неё нет. Трое внуков — но только на фотках их вижу. Почему? Даже не знаю…
— Ну что опять? — Настя ворвалась в квартиру, лицо как грозовая туча.
— Врач уколы, Настенька, помоги…
— Я что, теперь каждый день к тебе мотаться должна? Да ты смеёшься, мам?!
— Гололёд на улице, я даже выйти не могу…
— А платить будешь? Я не благотворительный фонд! Бесплатно бегать не собираюсь!
— Денег нет…
— Ну тогда пока!
Утром выползла из дома за два часа до приёма, доползла до поликлиники. Шла, слезы ручьём, дыхание хриплое. Не думала, что доживу до такого…
— Бабушка, проходите без очереди… Вам плохо?
Молодая девушка с глазами, как у доброй феи, подошла ко мне, руку на плечо положила.
— Нет, детка, не от боли…
И разговорились. Я, как на исповеди, вывалила ей всё. Не было больше никого, с кем поговорить. Её звали Катя. Жила буквально через два дома. После той встречи стала заходить, продукты приносила, по хозяйству помогала.
А на день рождения пришла только она. Только Катя.
— Не могла не поздравить. Вы так похожи на мою маму… Мне так хорошо с вами, — обняла она меня.
И я поняла — она мне роднее дочери. Мы гуляли, ездили на дачу, праздники вместе встречали. Она заботилась обо мне, как о родной.
Долго думала, но переписала на неё квартиру. Катя даже отказывалась, но я настояла. Это была благодарность за её доброту. Я знала — она не из тех, кто добро за меркантильностью прячет.
Потом она забрала меня к себе — одной жить стало тяжело. Квартиру продали, чтобы Настя потом не судилась.
И знаете, дочь вспомнила обо мне только через год. Пришла с криками: «Предательница! Чтоб ты сдохла!» Видимо, на квартиру рассчитывала. Но муж Кати просто встал у двери и тихо сказал:
— Уходите. И не возвращайтесь. Вам здесь не рады.
Вот так… Чужие люди стали роднее крови. И больно, и стыдно, и страшно — как легко теряется человеческое. Но если бы снова выбирала, выбрала бы Катю. Потому что она — моя семья. Настоящая.
