Сейчас мне семьдесят. Я одинока, как камень в поле. Стала обузой для собственной кровиночки.
— Дочка, приезжай сегодня… Умоляю, без тебя мне не справиться.
— Мать, да у меня дел по горло! Надоело твое хныканье. Ладно, заеду…
Я не сдержалась — слезы хлынули. Больно. До безумия больно. И вдруг вспомнились бессонные ночи, долгие годы, когда я одна тянула эту лямку, чтобы поднять её, мою Алену. Отдала ей всю себя. И это благодарность?
Наверное, сама виновата. Слишком лелеяла, слишком многое прощала. А когда ей было двенадцать, встретила мужчину… Впервые за годы почувствовала себя женщиной — любимой, желанной. Но Алена устроила истерику, и пришлось порвать с ним, хотя сердце разрывалось.
Теперь мне семьдесят. И я совсем одна. Ноги еле носят, болячки не дают покоя. А моя родная… Замужем двадцать лет, живет, будто матери у неё и нет. Да, у неё трое детей — мои внуки. Но вижу их только на снимках в соцсетях. Почему? Не знаю…
— Ну и что опять стряслось? — резко бросила Алена, переступая порог.
— Врач прописал уколы. Ты ведь медик, помоги…
— Я что, каждый день должна мотаться сюда? Да ты смеешься, мать?!
— Аленка, я боюсь выйти — на улице гололедица…
— А деньги мне за это кто платить будет? Я не благотворительный фонд! Бесплатно по твоим вызовам скакать не собираюсь!
— У меня нет даже на хлеб…
— Ну тогда прощай. Ищи кого-то другого.
Утром я вышла из дома за три часа до приема, чтобы успеть дойти до поликлиники. Шла медленно, цепляясь за заборы, слезы капали на шарф. Не думала, что доживу до такого…
— Бабушка, проходите без очереди… Вам плохо?
Это была девушка с тихим голосом и спокойными глазами. Подошла, положила руку мне на плечо.
— Нет, детка, это не от боли…
Так мы разговорились. Я выговорилась, как на исповеди. Просто потому что больше некому было выслушать. Её звали Оля. Жила она через два подъезда. С той встречи Оля стала захаживать: приносила еду, помогала по дому.
А в день рождения пришла только она. Только Оля.
— Не могла вас оставить в такой день. Вы так похожи на мою маму… Мне с вами тепло, — сказала она, обняв меня.
И я поняла — она стала мне роднее крови. Мы гуляли, ездили в лес, праздники встречали вместе. Она заботилась, как дочь.
Долго думала, но решилась — переписала на неё квартиру. Оля сначала отказывалась, но я настояла. Это была благодарность за ее доброту. Я знала — она не из тех, кто ищет выгоду.
Потом она забрала меня к себе — одной стало тяжело. Квартиру продали, чтобы Алена не полезла в суды, не устроила дележ.
И знаете, дочь вспомнила обо мне только через год. Пришла с криками, что я предательница, чтоб я сдохла. Видно, на квартиру рассчитывала. Тогда муж Оли встал в дверях и тихо сказал:
— Уходите. И не возвращайтесь. Вам здесь не рады.
Вот так… Чужие стали роднее крови. И больно, и стыдно, и страшно — как легко теряется в человеке человеческое. Но если бы мне снова дали выбрать, я бы выбрала Олю. Потому что она — моя семья. Настоящая.