Всегда думала, что семья — это главное. Что дети поддержат, когда станет трудно. Что можно променять родные стены на тепло близких сердца. Но теперь каждое утро просыпаюсь в чужих домах, не зная, где завтра лягу спать. Так живет теперь бабушка Надя — Надежда Петровна, которую раньше знал весь поселок как хозяйку уютного дома в Вологодской области. Теперь её пристанище — чужие кухни, временные углы и постоянная мысль: а не мешаю ли я?
Все началось с того, что сыновья — Дмитрий и Игорь — уговорили её продать дом. Говорили: «Зачем тебе, мам, одной в деревне мучиться? Ты уже не молода, ни огород, ни печку не потянешь. Поживешь у нас по очереди — и тебе спокойнее, и нам легче. А деньги с продажи пополам поделим — на внуков пустим». Что могла сказать пожилая мать? Согласилась, конечно. Хотела помочь. Хотела быть рядом.
Мои родители — соседи Надежды Петровны — тогда отговаривали её:
— Не спеши, Наденька. Потом пожалеешь. Нового дома уже не купишь, а у детей — свои заботы, свои порядки. Будешь не хозяйкой, а гостем. В квартире тесно, а ты всегда простор любила.
Но кто их слушал. Дом продали. Деньги поделили. И потащилась бабушка Надя с сумками от одного сына к другому. Сегодня — у Дмитрия в питерской однушке, завтра — у Игоря в ленинградской области. И так уже три года.
— У Игоря легче, — призналась она как-то маме. — Там хоть участок есть, можно в земле поковыряться. И Татьяна, невестка, хорошая. Спокойная, дети воспитанные. Комнатку мне выделили — маленькую, но со своим телевизором и даже чайником. Сижу тихо, никому не мешаю. Пока все на работе — и за стирку возьмусь, и за грядками присмотрю. А потом — обратно в свою клетушку.
Планировала там все лето прожить, а осенью — к Дмитрию. Но у старшего сына всё по-другому. Там ей выделили место в коридоре — диван у стены, тумбочка, пакет с вещами. Готовила, когда никого нет, ела украдкой. И всегда чувствовала себя… лишней.
— Ольга, невестка Дмитрия, — вздыхает она, — со мной даже не разговаривает. Ни слова. С внуком тоже не сложилось. Я ведь по-старому, а он в своих телефонах. Как чужак среди них. На дачу ни разу не позвали. Хожу по квартире, как тень. Ужин грею на батарее, чтобы никому не мешать. На кухню стараюсь не выходить — вдруг не ко времени.
Недавно она простудилась. Рассказывает:
— Температура, слабость. Думала — конец. Вызвали врача, дали таблетки, два дня пролежала. Но хуже всего — не болезнь, а то, что никто даже не подошел. Ни слова, ни взгляда. Лежи, мол, и не мешай.
Мои родители тогда спросили:
— Надя, а если хуже станет? Кто ухаживать будет? Силы-то не те. А ты всё скитаешься: то здесь, то там. Ни дома, ни покоя.
А она только покачала головой:
— Что говорить… Совершила ошибку. Страшную. Продала дом — и вместе с ним свою свободу. Не надо было слушать детей. Хотела помочь, думала — вместе легче будет. А теперь и купить ничего не смогу. Всё, что есть, — немного на похороны отложила. У сыновей своих забот хватает. Нового дома мне не видать.
Часто говорит: «Лучше бы в своём доме осталась. Пусть трудно, пусть холодно, но своё. Сама себе хозяйка. А теперь я просто старуха без крыши над головой. Живу у одного, потом у другого. Ни двора, ни угла. Только сумка да пакеты».
И каждый раз, когда она уходит, родители смотрят ей вслед и шепчут: «Хоть бы до лета дотянула, а там — снова к земле, к тишине, к своему огороду. Там ей легче».
Теперь Надежда Петровна не мечтает ни о покое, ни о любви. Только об одном — чтобы умереть там, где не будет обузой. Сама сказала сыновьям:
— Когда совсем плохо станет, отправьте меня в дом престарелых. Там хоть уход будет. А вам, дети, не до меня.
Вот так и живет бабушка Надя — между сумками и календарем. Считает дни, гадает, где будет следующим летом. Ждет не звонка, а молчаливого разрешения — можно пожить пару месяцев?
Я уверена: детям не стоило её уговаривать. Надо было сказать: «Мама, живи в своем доме. Это твоя крепость. А мы приедем, обнимем, накормим, и снова в свою жизнь. Не ты к нам — мы к тебе». Но теперь поздно. Ничего не вернешь. И только один вопрос не дает покоя всем, кто её знал: зачем мы предаем тех, кто дал нам жизнь и отдал всё?.
