Свекровь примчалась «спасать» сына от насморка, а меня отодвинула, как старый пылесос.
Вот скажи, что самое сложное в жизни женщины? Беременность? Быт? Чужие болячки? Ага, как бы не так. Хуже всего — доказывать, что ты жена, когда рядом появляется его мама, готовая на всё ради «своего мальчика». А мальчику, между прочим, уже тридцать три года. Он давно различает, где простуда, а где апокалипсис. Но не для мамы, конечно.
Мой муж Степан приболел. Обычное ОРВИ: сопли, кашель, небольшая температура. Никакого ковида, запахи чувствует, тест отрицательный, врач развёл руками — банальный вирус. Тёплое питьё, проветривание, витаминчики. Степан не ныл — и в магазин сбегал, и посуду помыл. Я же на восьмом месяце, тяжести мне нельзя. На работу ходил — начальник у него жёсткий, бизнесмен, и каждый больничный как шаг в пропасть. Зарплата скромная, но стабильная. А я скоро в декрет, каждая копейка на вес золота.
Мы со Степой действовали по плану: тёплый плед, чай с липой, ингаляции — я заботилась, как могла. Всё шло гладко, пока он по глупости не проболтался по телефону маме. Той самой, которую не хотели тревожить. И через час — она уже в электричке. Последняя ночная, а мы живём в другом конце Москвы. Часы показывали час ночи, а она уже ломилась в дверь.
Степану пришлось вставать, встречать её, потому что я в таком состоянии ночью по улице не пойду. И вот она — царица баталий — врывается в квартиру и сразу берёт бразды правления. Первое: «Окна закрыть! Сквозняк — верная смерть!» Второе: «Где у вас чайник? Я травы привезла, надо срочно заваривать!» — это в час ночи. Третье: «Ты, невестка, иди в спальню. Тебе рожать, а ты тут микробов наглотаешься.»
С этого момента меня словно стёрли. Я — взрослая женщина, жена, будущая мать — стала лишней. Теперь лечит мама. Мама знает лучше.
Она позвонила его начальнику и, несмотря на возражения Стёпы, заявила, что сын при смерти и на работу не выйдет. «Деньги потом заработаешь, а здоровье не вернёшь!» — рявкнула в трубку и бросила. Степан сидел бледный, словно пришибленный. Я попыталась вставить слово — бесполезно.
Потом принесла витамины, которые прописал врач. Услышала, что это «сплошная химия» и «ерунда». Купила груши — получила лекцию о «вредных импортных фруктах». Сварила Стёпин любимый борщ — получила выговор: «Только куриный бульон лечит!» Проблема в том, что он с детства ненавидит курицу, его от неё воротит.
Она потребовала каждый час мыть полы с хлоркой. А то, что Стёпу от неё тошнит — не важно. Главное — по старым правилам. Лекарства приноси, отвары готовь, отчёты слушай, а сама — сиди и не мешай.
Я больше не выдержала. За ужином попробовала мягко, уважительно вставить слово. Мол, мам, спасибо, но давайте вместе, я тоже переживаю… Она перебила: «Тебе ещё учиться и учиться. Где у вас тут аптека с травами?»
Я попросила Стёпу — пусть скажет, чтобы мама поехала домой. Спокойно, без ссор. Он молчит. Он её боится. Он терпит. А я не могу. Потому что скоро роды, и я уже вижу: как только ребёнок родится, всё начнётся заново. Она будет лечить, кормить, учить. Моего мнения — снова не спросят.
И мне страшно. Не только за себя. Я боюсь, что за время его «больничного» начальник найдет замену. И что тогда? Останемся без денег? А мама поможет? С её пенсией в 15 тысяч? Я и так уже на себе экономлю, чтобы малышу хватало.
А сейчас я сижу одна на кухне, слушаю, как она за дверью командует, и понимаю — битва только начинается. Но я больше не хочу молчать. Потому что это — моя семья. Мой ребёнок. И моя жизнь. И я имею право на неё.
