Свекровь приехала «спасать» сына от простуды, а меня оттеснила, как ненужную вещь
Порой я думаю, что самое тяжёлое в жизни женщины — это не беременность, не быт, не даже чужие хвори. Самое страшное — это отстаивать своё право быть женой, когда рядом появляется свекровь, готовая на всё ради «любимого сыночка». Сыночку, между прочим, тридцать пять. И он уже сам способен отличить простуду от апокалипсиса. Но не для своей матушки…
Мой муж Дмитрий приболел. Обычный вирус: сопли, кашель, небольшая температура. Никакого «ковида», вкус чувствует, тесты чистые, врач развёл руками — банальная ОРВИ. Чаёк с лимоном, проветривание, парацетамол при жаре. Он не ленился — и в магазин сбегал, и посуду перемыл. Я же на восьмом месяце, мне тяжести таскать нельзя. Работу не бросил — начальник у него жёсткий, бизнесмен, и каждый прогул под микроскопом. Зарплата скромная, но стабильная. А я вот-вот в декрет, каждая копейка на счету.
Мы с Димой всё делали по науке: тёплый плед, чай с мёдом, горчичники — ухаживала за ним, как могла. И всё шло тихо, пока он — по глупости, от усталости — не проболтался о простуде по телефону своей мамаше. Той самой, которую не хотели тревожить. И через час — она уже в электричке. Последний ночной поезд, хотя мы живём в другом конце Москвы. На часах было за полночь, а она уже ломилась в дверь.
Диме пришлось встать, встречать её, потому что я, беременная, в такую рань по улицам шляться не могу. И вот она — гроза в юбке — вваливается в квартиру и сразу берёт бразды прав. Первое: «Окна закрыть! Больному сквозняк смерти подобен!» Второе: «Где горячая вода? Я травы привезла, срочно заваривать!» — и это в два часа ночи. Третье: «Ты, невестка, марш в спальню. Тебе рожать, а ты тут всякую заразу подцепишь.»
С этой минуты меня будто стёрли. Я — взрослая женщина, жена, будущая мать — оказалась лишней. Теперь лечить будет мама. Мама знает лучше.
Она дозвонилась до его шефа и, несмотря на возражения Димы, заявила, что сын при смерти и на работу не придёт. «Работу найдёшь, а здоровье — никогда!» — проорала она в трубку и бросила. Дима сидел, белый как мел, словно язык проглотил. Я попыталась вставить слово — бесполезно.
Потом я принесла витамины, которые прописал врач. Услышала тираду о «химии» и «бесполезной трате денег». Купила апельсины — получила лекцию о «генно-модифицированных гадостях». Сварила Димин любимый борщ — нарвалась на «Только говяжий бульон лечит простуду!» Проблема в том, что он с детства ненавидит говядину, его от неё воняет.
Она принялась требовать уборку с хлоркой каждый час. А то, что от запаха хлора мужа выворачивает — её не колышет. Главное — по старинке. Лекарства покупай, отвары пей, отчёты пиши, а сама — сиди и не высовывайся.
Я не выдержала. За ужином попробовала мягко, вежливо, с уважением объяснить. Мол, мама, спасибо, но давайте вместе, я тоже переживаю за мужа… Она оборвала: «Ты ещё молоко на губах не обсохло. Где тут у вас аптека?»
Я попросила Димку — пусть скажет, чтобы мама уехала. Тихно, спокойно. Он молчит. Он её боится. Он предпочитает терпеть. А я не могу. Потому что скоро роды, и я уже вижу: как только ребёнок родится, всё начнётся заново. Она будет лечить, кормить, учить жизни. Моё мнение — снова не в счёт.
И мне страшно. Не только за себя. Страшно, что за время его «больничного» начальник и правда найдёт нового работника. А что тогда? Останемся без денег? А мама — поможет? С своей пенсией в пятнадцать тысяч? Я и так уже на себе экономлю, чтобы ребёнку всего хватило.
А сейчас я сижу одна на кухне, слушаю, как она за дверью командует, и понимаю — эта война только начинается. Но я больше не собираюсь молчать. Потому что это — моя семья. И мой ребёнок. И моя жизнь. И я имею на неё полное право.
