Меня зовут Светлана. Пять лет назад мы с мужем, Дмитрием, купили квартиру в маленьком городке под Воронежем, мечтая о тихом семейном счастье. Но всё рухнуло в один день, когда моя свекровь, Валентина Степановна, без предупреждения заявила, что теперь будет жить с нами. Дмитрий поддержал её, словно мои чувства ничего не значили, а её злобные наговоры и ложь разорвали нашу семью на части. Я уехала с дочкой, Олей, к родителям, оставив за спиной предательство и горечь. Теперь я одна, с разбитой душой, и не понимаю, как простить тех, кто уничтожил всё, что мне было дорого.
Наша жизнь с Димой казалась почти идеальной. Мы растили Олю, строили планы, смеялись вместе. Но всё перевернулось, когда Валентина Степановна приехала и холодно бросила: «Теперь я живу здесь». Я онемела, а Дима лишь развёл руками: «Мама осталась одна после папы. Я не мог отказать». Сердце сжалось от боли, когда он признался, что это была его идея. «Света, две хозяйки — только лучше», — сказал он, не слушая моего шёпота протеста. Мои слова, мои слёзы — всё стало пустым звуком. Я вдруг почувствовала себя лишней в собственном доме.
Пришлось терпеть. Свекровь ворвалась в нашу жизнь, как зимняя вьюга. Я пыталась убедить себя, что есть плюсы: теперь я могла больше работать, а Валентина Степановна готовила борщи, помогала с Олей. На мгновение мне даже стало стыдно за свою злость. «Может, я ошибаюсь?» — думала я, глядя, как она читает внучке сказки. Но иллюзия рассыпалась, когда я случайно услышала её разговор с подругой, вернувшись поздно с работы.
«Светка мужа довела, — шипела свекровь. — Дома не ночует, грязь разводит, хамит. Совсем распустилась». Я застыла, словно получила пощёчину. Она же знала, что я работаю на двух работах, что едва успеваю дышать. Её слова были ядом, но ранили сильнее ножа. Я сглотнула слёзы, решив не устраивать сцену — не в моём характере кричать. Но хуже стало, когда она начала нашептывать Диме.
Каждый день — новые намёки, и мой муж, вместо защиты, смотрел на меня с подозрением. Я продолжала тащить дом: стирала, убиралась, забирала Олю из садика, хоть свекровь и помогала. Но её ложь становилась всё грязнее. Последней каплей стало её шёпотом брошенное: «А вдруг Оля — не твоя?» Дима ворвался домой пьяный, схватил меня за плечи: «Признавайся, сволочь!» Воздух перехватило от несправедливости. Как он мог? Как посмел усомниться в нашей крови?
Терпение лопнуло. Я собрала чемоданы — свои и Олины — и уехала к родителям. Я не могла больше дышать одним воздухом с женщиной, которая травила нашу семью, и с мужем, выбравшим мать. Мой отъезд Дима посчитал «доказательством вины». Он подал на развод, даже не дав опомниться. Через месяц я швырнула ему тест ДНК — Оля его дочь. Он упал на колени, рыдая, но было поздно. Брак рассыпался, как песок, а сердце окаменело.
Теперь я живу у родителей, пытаясь склеить себя из осколков. Дима платит алименты и умоляет о встречах с Олей, но разве он достоин? Как он мог так легко предать нас? А Валентина Степановна, чья «забота» оказаласьА Валентина Степановна даже не потупила взгляд, лишь холодно бросила: «Ну и ладно, одной меньше».
