— Опять гречка с яйцом, мама? Я больше не могу терпеть эту нищету! — крикнул он, сжимая кулаки.
Мать вздрогнула, и ложка выскользнула из её дрожащих пальцев. Она опустила глаза, стараясь скрыть стыд.
— Это всё, что у нас есть, сынок… — прошептала она еле слышно.
Парень грохнул тарелкой о стол. Гречневая крупа рассыпалась по полу. Несколько зёрен прилипли к её щеке.
— Тогда ешь сама эту гадость! — рявкнул он и отвернулся.
Она не ответила. Встала на колени, дрожа, и стала подбирать зёрнышки с пола — по одному. Будто спасая последнее, что осталось… и еды, и достоинства.
Потом ушла в свою комнату.
Опустилась у кровати, как делала каждую ночь.
И молилась. За него.
Но сын больше не чувствовал её любви. Не видел в ней никакой ценности.
Через несколько дней он объявил:
— Я уезжаю. Хватит с меня нищенской жизни. Пора в Москву, я хочу большего.
Она не удерживала его. Не плакала.
Но с разбитым сердцем сжала его руку и сказала:
— Обещай мне одно: отвечай на мои звонки. Умоляю, сынок… умоляю.
Он вздохнул, раздражённый.
Тогда она добавила, сдавленным голосом:
— Я устала… Чувствую, что мой час подходит.
Когда я перестану звонить тебе… значит, меня уже не будет.
Он вырвал руку из её слабеющих пальцев — и ушёл. Даже не попрощался как следует.
⸻
Москва оказалась не такой, как в мечтах.
Работал где придётся: грузчиком, охранником в подворотнях, таскал мешки на стройках.
Поесть — уже роскошь. Деньги — ещё большая.
Но каждый день… звонил телефон.
— Алё, сынок… как ты?
— Занят, мама. Пока.
И бросал трубку. Всё резче. Всё холоднее.
Пока однажды… звонок не раздался вовсе.
И эта тишина… была громче любых слов.
Он целый день смотрел на экран.
Наступил вечер. И он подумал:
«Она умерла».
Он не плакал.
Не попытался перезвонить.
Да что там — даже на похороны не собрался.
Не было денег. Да и если бы были — не поехал бы.
⸻
Прошли дни. Он знал: мать умерла.
Устав от нищеты, согласился на одно предложение:
— Работа простая. Просто везешь груз, — сказал знакомый.
Машина была забита наркотой. Он знал.
Но хотел лёгких денег.
Той ночью он сел за руль, поправил зеркало, взялся за баранку…
И телефон завибрировал.
Неизвестный номер.
Он ответил.
— Сынок… умоляю, не делай этого. Не езди.
Вернись. Сейчас же. Умоляю тебя.
Голос… это был её голос.
Сердце ёкнуло.
— Мама!? Ты жива!?
— Послушай меня. Возвращайся домой. И береги себя.
И она положила трубку.
Он попытался перезвонить.
Но холодный автомат сжал ему грудь:
«Номер не существует».
Он вылез из машины. Холодный пот залил спину. Дышал с трудом.
Продал всё, что было: старый пиджак, потрёпанные ботинки.
Устроился торговать семечками на рынке. Наскрёб немного — хватило на билет обратно.
⸻
Когда приехал, было тихо.
Соседи смотрели на него с жалостью.
— Твоя мать умерла месяц назад…
Он рухнул на тротуар.
— Не может быть… она звонила мне вчера!
— Не может, сынок. Её уже нет.
Он зашёл в дом.
В воздухе ещё пахло её духами.
Тишина давила.
В комнате, у кровати — два стёртых пятна на полу.
Там, где она молилась… за него.
В углу — листок с перечнем молитв.
Его имя было первым. Каждый день.
С момента его от 이동ки… и до последнего её вздоха.
Он опустился на колени.
Рыдал. Беззвучно.
Побежал на кухню, умылся… и увидел.
Листок, сложенный вдвое, на столе.
Это не было письмо.
Это была молитва. Написанная её рукой:
«Господи, чувствую, что ухожу.
И если умру, больше не смогу молиться за сына.
Так что… отдаю его Тебе.
Если он когда-то окажется в беде… предупреди его.
Позвони ему вот по этому номеру.»
И внизу… был его телефон.
В тот же миг телефон завибрировал.
Уведомление:
«Автомобиль расстрелян. Водитель убит. Груз пропал.»
На фото — та сама машина, в которой он должен был ехать той ночью.
Он рухнул на колени.
И понял.
Этот звонок… пришёл с небес.
Бог услышал последнюю молитву матери.
И спас сына, который не умел любить.
Если твоя мать ещё звонит тебе — отвечай.
Пока не стало поздно.
