Уже два года, как Вера Ивановна не разговаривает со своей дочерью Анастасией. Год назад, без объяснения причин, Настя перестала брать трубку. Она поменяла замки в своей квартире в тихом провинциальном городке на Волге и чётко дала понять, что мать больше нежеланная гостья в её доме. Вера Ивановна до сих пор не может принять эту пропасть между ними, и каждый раз, вспоминая дочь, чувствует, как сердце сжимает ледяная боль.
«Два года молчания…» — голос Веры Ивановны дрожит, будто от пронизывающего ветра. — «Настя живёт, словно меня не существует: постит фотографии в соцсетях, встречается с подругами. Но мне — ни слова. Она взрослая, у неё маленькая дочь и муж, своя квартира. Я всегда была строгой — и к себе, и к другим, и к Насте тем более. Родитель должен воспитывать. Я хотела, чтобы она хорошо училась, держала дом в порядке, следила за собой».
Принципы свои Вера Ивановна не изменила и после замужества дочери. Она регулярно приезжала к Анастасии, но каждый визит оборачивался ссорой. «Как можно жить в таком хаосе?» — возмущалась она, перебирая вещи в шкафу, будто перед ней снова стояла десятилетняя девочка. Она указывала на грязную посуду, упрекала за небрежность в воспитании ребёнка и не стеснялась критиковать зятя: «Сергей — бездельник, вечно без гроша за душой!» Вера Ивановна верила, что только она имеет право сказать дочери горькую правду, даже если та не готова её принять.
Год назад всё оборвалось. «Я позвонила Насте, как обычно…» — её взгляд темнеет от непролитых слёз. — «Рассказала, что племянница её двоюродной сестры уже читает в четыре года. И вдруг Настя взорвалась: „Зачем ты их сравниваешь?!“ Не понимаю — как не сравнивать, если разница налицо? Это был наш последний разговор». Вскоре Вера Ивановна узнала, что дочь сменила замки и запретила ей переступать порог. «Я думала — каприз,» — говорит она. — «Решила, что Настя одумается, вернётся и попросит прощения. Но она не вернулась».
Шли месяцы, а молчание дочери становилось тяжёлым, как камень на сердце. В конце августа у Веры Ивановны был день рождения. Она ждала звонка от Анастасии, но телефон так и не зазвонил. «Родной матери даже не позвонила!» — сдавленно произносит она. На следующий день Вера не выдержала и набрала дочь с чужого номера. «Сказала прямо: если не хочешь меня видеть — освобождай мою квартиру!» — её голос звенит от обиды.
Дело в том, что шесть лет назад, перед свдьбой Насти, Вера Ивановна переписала на неё своё жильё. «Сергей, её муж, получал гроши,» — оправдывается она. — «Хотела помочь. Была возможность. Но раз она меня вычеркнула из жизни — пусть ищет, где жить!» В ответ Анастасия холодно заявила: квартира её, документы оформлены, и выселять её никто не имеет права. «Она сказала, что это её дом, и я не в праве ничего требовать,» — в голосе Веры звучит горечь. — «Где же справедливость?»
Вера Ивановна считает, что поступила правильно. «Если она такая самостоятельная — пусть докажет!» — бросает она, сжимая кулаки. — «Найдёт себе новое жильё, раз мать для неё — пустое место». Но внутри её раздирает тоска. Она вспоминает, как растила Настю, как учила её быть стойкой, как мечтала о тепле между ними. «Я желала ей только добра…» — шёпотом говорит она, и слёзы наконец прорываются. — «Почему она так поступила?»
Анастасия, со своей стороны, хранит молчание. Возможно, она устала от вечных нотаций и контроля. Возможно, просто защищала свою семью от вмешательства, которое казалось ей удушающим. Но Вера Ивановна не смирится. Она ждёт, что дочь сделает шаг навстречу, но с каждым днём надежда тает, как последний снег в апреле.