В сонном городке под Самарой, где Волга лёгкой зыбью шептала с берегами, моя жизнь, будто фарфоровая ваза, разбилась вдребезги. Меня зовут Людмила, и в свои 49 я узнала вкус измены – горький, как полынь на губах. Мой супруг, с которым мы прошли огонь и воду, предпочёл мне юркую лисицу, оставив в дуще лишь пепелище.
Казалось, всё было хорошо…
В 49 лет я парила над миром, как чайка над рекой. С Артёмом, моим благоверным, мы вырастили двоих – дочь Злату и сына Степана. Они уже обрели крылья: Злата связала судьбу с хорошим парнем, а Стёпа дописывал диплом. Наша трёшка в центре грела душу, была прописана на двоих. Жили душа в душу, словно голубки на карнизе. Я свято верила – наш союз нерушим, как стены Кремля.
Артём был моей каменной стеной. Вместе мы мерзли в очередях за колбасой, растили ребят, хорохорились перед начальством. Он – мастер на автозаводе, я – считала чужие деньги в конторе. Вечера текли, как мёд: щи да каша, разговоры под телевизор, мечты о даче. Любила его шершавые руки, его басовитый смех, его уверенность. Где-то за горизонтом мерещилась пенсия под яблоней. Но я не заметила, как в наш дом прокралась крыса.
Прозрение, что сожгло душу
Сначала – мелочи. Артём стал пропадать “на рыбалке”, ковырял вилкой в тарелке, уходил в себя, будто в подполье. Я грешила на усталость – годы не шутка. Но однажды он ввалился под утро, пахнущий дешёвой туалетной водой. Внутри заворочалось что-то гадкое, но я прогнала мысли: “Не может быть”. Однако червь сомнения точил мозг. Решилась проверить его телефон ночью. И нашла – Алину, молоденькую, румяную, чужую.
Артём не отпирался. Когда я завела истерику, он хлопнул ладонью по столу: “Людка, я задыхаюсь! Аля – как глоток шампанского”. Его слова впились в грудь ножом. Ни капли раскаяния. Просто взял и ушёл, будто выносил мусор. В тот миг я поняла – человек, которому отдала лучшие годы, стал чужим дядькой.
Конец света в пятиэтажке
Артём закинул вещи в рюкзак и смылся, оставив меня среди руин нашей жизни. Дети стояли, как громом поражённые. Злата ломала руки, осыпая отца проклятьями. Стёпа молча курил на балконе, но по спине виделось – ревёт. Я собирала себя по кусочкам, как разбитый сервиз, но внутри выло: “За что?!”. После двадцати пяти лет братания, после всех лишений?! Я была ему не просто женой – я была костылём, жилеткой, матерью его детей! А он променял меня на деваху, годившуюся в племянницы.
Квартира превратилась в камеру пыток. Каждый угол шептал об Артёме: засаленное кресло, потрёпанные фотоальбомы, чашки с отбитыми ручками. Воздух стал густым, как кисель. Но хуже были пересуды. В наших краях сплетни бегут быстрее электрички. Скоро весь двор судачил: “Людька-дурьдкудахтала на весь подъезд – мужика не удержала, а он нашёл себе цыпочку”.
