Живу я с матерью в её громадном доме — но тайна, что гложет меня изнутри, разрывает душу на части.
В глухом селе под Рязанью, где вековые берёзы шепчут забытые были, моя жизнь в сорок один год покатилась под откос. Зовут меня Алевтина, а живу я с матушкой, Валентиной Степановной, в её хоромах. С нами — моя младшенькая, Дашенька, дитя давней любви с Сережей, который канул в небытие. Но тайна, что я ношу в себе, готова смести всё, что я так берегла.
**Жизнь под крылом**
Матери — шестьдесят пять, а её дом — настоящая усадьба на всю округу. Широкие горницы, дубовая мебель, сад с сиренью — всё это плоды её тяжёлого труда и железной воли. Она всегда была главной в семье, а я, её единственная кровинка, привыкла жить по её указке. После развода с отцом Даши, Серегой, я вернулась к матери с дочкой. Девочке тогда едва три стукнуло, и выбора у меня не было. Мать пустила нас под крышу, но с условием: жить по её уставу.
В доме сытно и тепло, но это не моё. Каждый уголок здесь кричит о её власти: её иконы в красном углу, её занавески, её распорядок. Чувствую себя чужой, хоть уже семь лет прошло. Даша растёт, ходит в сельскую школу, и я стараюсь быть ей опорой. Но в душе — тоска по воле, по жизни, где бы я сама решала.
**Тайна, что жжёт**
Серега не просто ушёл. Наша любовь была страстной, но губительной. Он рвался в Питер, к деньгам, а я мечтала о семье. Когда я носить Дашу стала, он клялся не бросать, но через год после её рождения — будто сквозь землю провалился. Позднее я узнала, что у него другая. Сердце тогда оборвалось. Правду я скрыла — ни матери, ни подругам. Для всех он «уехал на заработки и пропал без вести». Но два года назад пришло от него письмо.
Серега писал, что осел в Москве, кается и хочет увидеть Дашку. Оставил номер, но я так и не набрала. Страх, злость, обида — всё смешалось. Заперла письмо в комод и молчала. Но каждый день думаю: а вдруг он объявится? Узнает ли Даша, что отец жив? И что скажет мать, которая всегда считала Серегу недостойным? Эта тайна, как ржавчина, разъедает меня.
**Гнёт родной крови**
Мать не просто хозяйка — она здесь царь и бог. Решает, что Даша ест, во что одета, куда ходит. «Я жизнь прожила — мне виднее», — её любимая присказка. Я благодарна ей за кров, но её власть душит. Часто попрекает, что «мужика не удержала», напоминает, что без неё мы бы сгинули. Молчу, потому что правда — без её дома, её пенсии мне не выжить. Но это молчание — как нож в сердце.
Даша, свет мой, начала спрашивать про отца. «Мама, а где папа? Почему он не приезжает?» Лгу, что он далеко, но в её глазах — детская тоска. Боюсь, правда вылезет наружу и сломает её. А больше всего боюсь, что мать узнает про письмо. Никогда не простит, что я таила. Её гнев страшнее любой пустоты.
**Решающий миг**
Вчера снова достала Серегино письмо. Читала впотьмах, пока мать и Даша спали. Его строки — «Хочу быть отцом для дочки» — жгли, как угли. Поняла — больше не могу прятаться. Мне сорок один, а я всё живу в страхе. Может, позвонить ему? Дать шанс увидеть Дашку? Или выложить всё матери и принять её суд? Но что, если рухнет семья? Возненавидит ли меня дочь за обман?
Стою на краю. Родительский дом, такой просторный, стал мне тюрьмой. Материнская любовь — удавка, а моя тайна — кандалы. Хочу свободы, но страшусь цены. Если скажу правду, могу лишиться всего: материнской поддержки, доверия Дашки, покоя в доме. Но если промолчу — потеряю себя.
**Шаг в бездну**
Эта исповедь — мой крик. В сорок один хочу перестать быть тенью матери, перестать бояться прошлого. Серега, может, и не стоит прощения, но Даша имеет право знать отца. Мать, возможно, не поймёт, но я имею право на свою жизнь. Не знаю, что сделаю завтра — позвоню ему или спалю письмо. Но знаю одно: больше не могу жить во лжи. Пусть мой выбор станет спасением — или концом.
