**Обида длиною в тридцать лет**
Уже три десятка лет я не разговариваю со своей свекровью, Алевтиной Петровной. Всё началось с того, что на нашей свадьбе с Сергеем она вручила нам мешок гречки и набор потертых тарелок, словно с царских времён. Тогда я была молодой, влюблённой, полной радужных надежд, и этот “подарок” восприняла как плевок в лицо. А теперь Сергей, мой муж, просит ухаживать за ней, потому что она прикована к постели. “Лена, это же моя мама, кому ещё ей помочь?” — говорит он. А я смотрю на него и думаю: “Не хочу я видеть твою мать, Серёжа. После всего, что было, у меня нет такого долга.” Но всё равно внутри — разрыв: между старой обидой и мыслью, что, может, пора наконец закрыть эту историю.
Тридцать лет назад, когда мы с Сергеем поженились, я летала от счастья. Денег — гроши, зато любовь казалась важнее всего. Свадьбу сыграли скромную, в кафешке, но мы с родителями постарались, чтоб было красиво. Мои мама с папой дали денег на мебель, друзья — на сервиз, а Алевтина Петровна… вручила тот самый мешок гречки и шесть тарелок, которые явно пережили не одну эпоху. “На хозяйство пригодится,” — сказала она с таким видом, будто дарит фамильное серебро. Я тогда еле сдержалась, чтобы не расплакаться. Не из-за подарка, а потому что поняла — она меня не принимает. Будто я для неё пустое место, недостойное ничего лучше.
Сергей тогда только махнул рукой: “Лен, не бери в голову, мать у меня своеобразная, она так проявляет заботу.” Но я не смогла забыть. Алевтина Петровна с самого начала давала понять — я не пара её сыну. Критиковала, как я готовлю, как убираюсь, даже как чай наливаю. “У нас в семье щи без капусты не варят,” — заявляла она, стоя у моей плиты. Каждый её визит — как допрос с пристрастием, где мне всегда ставили “неуд”. А после того “подарка” я просто отгородилась. Сказала Сергею: “Или она не лезет в нашу жизнь, или я её не вижу.” Он выбрал меня, и мы договорились — Алевтина Петровна навещает только его. Так и прожили — тридцать лет без единого слова.
За эти годы мы с Сергеем построили свою жизнь. Вырастили сына и дочь, купили квартиру, потом дом в Подмосковье. Я работала, вела хозяйство, была ему опорой в трудные времена. А Алевтина Петровна жила в своей хрущёвке, с огородом да подругами-соседками. Сергей помогал ей деньгами, делал ремонт, но я держалась в стороне. И меня это устраивало. Никакой вины — сама выбрала такой путь, раз решила, что я не достойна её сына. Но теперь все изменилось.
Месяц назад Сергей пришёл домой мрачнее ночи. “Лена, мать слегла. Инсульт, почти не двигается. Врачи говорят, нужен уход.” Я кивнула, но когда он добавил: “Хочу, чтобы она жила с нами, прошу тебя помочь,” — у меня перехватило дыхание. Помочь? Ей? Женщине, которая тридцать лет назад унизила меня на свадьбе? Которая ни разу не извинилась, даже не попыталась наладить отношения? Я посмотрела на Сергея: “Ты серьёзно? После всего, что было, я должна стать её сиделкой?” Он начал говорить про долг, про то, что мать одна и старая. А где мой долг перед собой? Где моя гордость?
Спорили до рассвета. Сергей твердил: “Она не вечная, пойми.” А я: “Не могу забыть тридцать лет обид. Помнишь, как она называла меня ‘неряхой’ при всех? Как подарила гречку, будто милостыню?” Сергей только качал головой: “Лена, это в прошлом. Она больна.” Но для меня это не прошлое. Это заноза, которую так и не вытащили.
Поговорила с дочерью, надеялась на поддержку. Но та сказала: “Мам, я понимаю, но бабушке правда плохо. Может, попробовать простить?” Простить? Легко сказать. Я не злая, не желаю ей зла, но видеть её каждый день, убирать за ней — выше моих сил. Предложила Сергею нанять сиделку или отдать её в хороший пансионат — нам это по карману. Но он упёрся: “Мать должна быть с семьёй.” А я разве не семья? Почему мои чувства — никому не важны?
Теперь я в тупике. С одной стороны, вижу, как Сергею тяжело. Он любит мать, и я не хочу ставить ультиматум. С другой — не готова терпеть рядом женщину, которая тридцать лет меня не признавала. Даже думала: согласиться, но с условием извинений. Потом поняла — глупо требовать чего-то от лежачей больной. Да и не хочу быть той, кто давит на беспомощного.
Пока взяла паузу. Сказала Сергею, что нужно время. Он кивнул, но обида на лице читается. А я… просто устала. Устала таскать эту злобу, устала чувствовать себя виноватой. Может, я и правда слишком злопамятна? Но как стереть тридцать лет пренебрежения? Не знаю, что делать. Может, время рассудит. Пока пытаюсь сохранить хоть немного мира в душе — ради Сергея, ради семьи. Но одно ясно точно: Алевтина Петровна не переступит порог моего дома, пока я не буду готова. Если вообще когда-нибудь буду…
