Сижу на кухне, молча пью чай — а внутри воет метель.
В маленьком городке под Сочи, где воздух пахнет морем и приключениями, моя жизнь в 52 года превратилась в тихую войну. Меня зовут Татьяна Сергеевна, и живу я в трёхкомнатной хрущёвке с сыном Денисом и его девушкой Алиной. Три месяца мы живём втроём, и с каждым днём мой дом, моя крепость, становится чужой. Грязные тарелки в раковине — не просто беспорядок, а знак моего одиночества и бессилия.
**Мой сын, моя кровь**
Денис — мой единственный сын, гордость моя. Поднимала его одна после гибели мужа, отдавала все силы. Вырос добрым, но ветреным. В 26 лет познакомился с Алиной, и я поначалу радовалась. Она казалась приятной: улыбалась, волосы до пояса, “здравствуйте” говорила. Когда Денис сообщил, что Алина переедет к нам, я не спорила. “Мама, это ненадолго, пока квартиру не найдём”, — пообещал он. Я согласилась, думая — переживём. Ошибка.
Моя квартира — трёхкомнатная, уютная, вся в семейных фото. Здесь Денис делал первые шаги, здесь мы с мужем планировали будущее. Теперь она — клетка. Денис с Алиной заняли большую комнату, а я ютись в крохотной, где даже шкаф не помещается. Стараюсь не мешать, но их смех за стеной режет, как нож. Они живут, будто меня нет, а я — старая мебель, которая должна быть удобной и не отсвечивать.
**Грязные тарелки и пустота**
Каждое утро — одна и та же картина. Чайник шипит, я сижу за столом, а в раковине — груда посуды от их завтрака. Алина жарит яичницу, Денис глотает кофе на ходу, хохочут, целуются — и исчезают. А я остаюсь с их немытыми кружками, жирными сковородками, крошками на столе. Мою, потому что не терплю бардак, но с каждым разом злость подкатывает к горлу. Почему они не могут убрать за собой? Я что, домработница?
Алина никогда не предложит помочь. Пройдёт мимо, уткнувшись в телефон, даже не кивнёт. Денис, мой мальчик, который раньше обнимал меня перед работой, теперь бросает на бегу: “Мам, ты как?” — и несётся дальше. Я улыбаюсь в ответ, но внутри — пустота. Их равнодушие — как удавка. Я становлюсь призраком в собственной квартире, где каждый сантиметр помнит мой смех.
**Разговор, который не услышали**
Попыталась поговорить. Однажды, когда Алины не было, сказала Денису: “Сын, мне тяжело. Вы даже посуду за собой не моете. Я чувствую себя лишней”. Он удивился: “Мама, ну ты же сама всё делаешь. Алина устаёт, я тоже. Не придумывай”. Его слова — как пинок. Неужели он не видит, что я пашу в аптеке за 25 тысяч, таскаю тяжёлые коробки? Но для них я — стенка, о которую можно вытирать ноги.
Алина начала переставлять мои вещи без спроса. Мои чашки, мои иконы, даже мою скатерть — всё “не так стоит”. Делает это молчком, но я вижу её взгляд: “Здесь теперь я хозяйка”. А я? Я — гостья. Подруга Галя кричит: “Танька, выгони их к чёрту!” Но как выгнать родного сына? Как сказать ему, что его Алина превращает мою жизнь в ад? Боюсь потерять его, но ещё страшнее — потерять себя.
**Последняя соломинка**
Вчера Алина оставила не только посуду, но и мокрое полотенце на моём любимом кресле. Попросила убрать — она скривила губы: “Татьяна Сергеевна, я спешу, потом разберусь”. Не разобралась. Денис, как всегда, промолчал. В тот миг я поняла: хватит. Мой дом — не общежитие, а я — не тётка из ЖЭКа. Хочу обратно свой уют, своё право дышать полной грудью.
Решила: поговорю с Денисом жёстко. Скажу: или уважаете мой дом, или ищите своё. Будет больно — знаю, Алина нашепчет ему гадостей, знаю, он может хлопнуть дверью. Но я больше не могу молчать, глотая слёзы с чаем. Я заслуживаю уважения, даже если ради него придётся разругатьься в хлам.
**Мой бунт**
Эта история — мой вопль. Денис и Алина, может, и не хотят меня обидеть, но их безразличие убивает. Я отдала сыну всю себя, а теперь чувствую — я здесь чужая. Не знаю, чем кончится наш разговор, но знаю точно: больше не буду тенью. В 52 года я хочу жить, а не вытирать чужие крошки. Пусть этот шаг станет началом моего бунта. Я — Татьяна Сергеевна, и я верну себе свой дом.
