В прошлую субботу мы с моим мужем Дмитрием вскочили в 5:30 утра, будто нас облили ледяной водой. А всё из-за моей любимой мамы, Галины Степановны, которая двадцать лет колесила по заработкам в Чехию и Италию, а теперь, вернувшись домой, стала как яркое солнце, светящее прямо в глаза в субботу на рассвете! Это время, когда нормальные люди сладко дрыхнут, мечтая о выходном, а мы с Димой носились по квартире, потому что мама решила, что раннее утро — лучший момент для уборки, щей и душевных разговоров. Я её обожаю, честное слово, но иногда так хочется зарыться в одеяло с головой и сделать вид, что не слышу её бодрого: «Леночка, поднимайся, день проходит!»
Моя мама — настоящий ураган. Два десятка лет она пахала за границей, чтобы поднять нас с сестрой. Пока мы росли, она мыла полы в пражских офисах, ухаживала за итальянскими старушками, присылала нам евро на учёбу и одежду. Я всегда гордилась ею, хоть и скучала до слёз. Год назад она вернулась — с чемоданом баек, привычкой вставать с первыми лучами и зарядом энергии на десятерых. Мы с Димой предложили ей жить в нашей квартире, чтобы она наконец отдохнула. Но отдых для Галины Степановны — это что-то из сказок. Она отдыхает, только когда спит, а спит она, кажется, минут по тридцать в сутки.
В ту субботу я мечтала отоспаться. Неделя была адская, так хотелось поваляться подольше, потягивая кофе и смотря телевизор. Но в 5:30 я услышала грохот на кухне и мамин голос: «Лена, Дима, подъём! Тесто для пирожков уже готово, давайте помогать!» Я приоткрыла один глаз, глянула на Димку — он уткнулся в подушку и тихо кряхтел: «Лен, твоя мама нас в могилу сведёт». Я шёпотом ответила: «Держись, это же моя мама». Но в душе уже готовилась к новому витку маминой активности.
Спустились на кухню — там был полный аврал. Мама в клетчатом фартуке месила тесто, на плите бурлили щи, а на столе красовался тазик с овощами для начинки. «Мам, — говорю, — ну зачем так рано? Можно же и попозже пирожки слепить!» А она, не отрываясь от дела: «Леночка, утро — лучшее время! Пока вы валяетесь, жизнь проходит!» Жизнь? В полшестого утра? Дима, пытаясь схитрить, предложил: «Галина Степановна, может, я кофе сделаю?» Но мама только отмахнулась: «Кофе подождёт, Димка, ты морковку чистить умеешь?» Мой бедный муж, который в жизни только терку в руках держал, покорно взял нож.
Я обожаю мамину энергичность, но иногда она меня добивает. Она не просто готовит — она разворачивает на кухне военную кампанию. За час мы с ней нарубили овощей, замесили ещё теста и нажарили котлет, потому что «щи без мясного — не щи». Дима попытался слиться под предлогом «позвонить», но мама его поймала: «Димка, помой сковородку, а то Лена не управится!» Я посмотрела на мужа с жалостью — он явно жалел, что не остался под одеялом.
Пока мы работали, мама рассказывала байки из-за границы. Как учила чешский, чтобы ругаться с шефом, как в Италии пекла блины для соседей, как тосковала по нам. Я слушала и улыбалась, но в то же время думала: «Мам, ну почему нельзя поспать хоть до семи?» Попробовала намекнуть: «Может, в следующую субботу поспим до девяти?» Но она только фыркнула: «Ленка, в девять утра полдень на носу!» Какое ещё «на носу»? День-то едва начался!
К обеду кухня сверкала, пирожки румянились в духовке, щи пахли на всю квартиру, а мы с Димой выглядели как после смены в шахте. Мама, бодрая как мартовский котик, поставила перед нами тарелки и объявила: «Вот, родные, это и есть жизнь! Кушайте, пока горячее». Мы ели, и я не могла не признать — щи были обалденными. Дима шепнул: «Лен, твоя мать — буря, но готовит как волшебница». Я фыркнула, но в душе понимала — мама такая, потому что всю жизнь вкалывала, выкручивалась, тянула нас. И теперь хочет, чтобы мы тоже жили на полную катушку, даже если это начинается в пятом часу утра.
Поделилась с подругой, пожаловалась на мамины «побудки». Она рассмеялась: «Лен, да это же твоё золото! Потерпи, она вас учит радоваться каждому дню». Учит? Возможно. Но я всё равно мечтаю о субботе, когда мы с Димой проснёмся сами, без маминого «подъём, проспите всё!». Даже предложила компромисс: «Мам, давай в воскресенье стряпать, а в субботу спать?» Она покачала головой: «Лен, в воскресенье будем варенье варить!» Варенье? Дима, услышав это, чуть не поперхнулся чаем.
Теперь я учусь совмещать любовь к маме и желание сохранить остатки нервов. Она — моё солнце, моя героиня, но иногда это солнце слишком жаркое. Я благодарна ей за всё, за её щи, за её неуёмный характер. Но всё равно надеюсь уговорить её на одну спокойную субботу. А пока беру ложку, уплетаю её суп и думаю: может, в 5:30 утра и правда есть своя прелесть? Просто я её пока не оценила…
