Я сбежала от свекрови к маме
Когда моя свекровь, Вера Петровна, бросила: “Аня, договорённость есть договорённость, оформляй кредит!” — у меня, Анны, сердце сжалось в кулак. Это не было просьбой — это был приговор, вынесенный при всех. Мой муж Дмитрий молчал, его родня делала вид, что не замечает драмы, а я стояла, будто приговорённая, понимая: защиты ждать неоткуда. В тот миг я решила — схватила сумку и укатила к маме, Людмиле Николаевне. Хватит! Я не намерена жить в месте, где мои мысли — пустой звук, а мной вертят, как тряпичной куклой.
Мы с Димой женаты три года, и все это время я играла роль “идеальной невестки”. Вера Петровна с первых дней дала понять — их устои святы, а мои взгляды не в счёт. Мы ютились в её хоромах — так хотел Дима, потому что “маме одной тяжко”. Я согласилась, надеясь на компромисс. Но свекровь точила меня ежедневно: “Аня, борщ пересолен!”, “Аня, шторы висят криво!”, “Аня, ты же жена моего сына — одевайся прилично!” Я глотала обиды, любя Димку и веря в мир. Но история с кредитом переполнила чашу.
Всё началось с ремонта их подмосковной дачи. Вера Петровна захотела мраморную террасу, дизайнерскую мебель и даже баню с золотыми кранами. “Для общего блага!” — ликовала она. Но денег не хватало, и она потребовала, чтоб мы взяли кредит. Я взбунтовалась: ипотека, плюс я копила на курсы бухгалтеров. “Вера Петровна, — робко заметила я, — нам не потянуть”. Она отмахнулась: “Анечка, не будь жадиной, семья важнее!” Дима, как болванчик, кивал, а я чувствовала — меня душат.
За воскресным столом свекровь ударила кулаком по скатерти: “Димка, Аня, завтра же в банк! Я уже бригаду строителей наняла!” Я вспыхнула: “У нас свои долги!” — но она прошипела: “Тогда кредит оформлю на себя, а платить будете вы!” Дима пробурчал: “Мам, не дави”, а его сестра с мужем упорно ковыряли вилками салат, будто я — прозрачная. Никто не крикнул: “Аня права!” Я осознала — здесь я чужак, чьё мнение ничего не стоит.
Ночью я металась, кусая подушку. Дима, когда я попыталась поговорить, буркнул: “Ну что ты раздухарилась? Мать просто о семье заботится!” О семье? Или о своей прихоти? А мои слёзы, мои мечты — это сор? Утром я швырнула вещи в чемодан. Дима остолбенел: “Ты куда?!” — “К маме. Хватит меня топтать”. Он схватил за руку: “Давай обсудим!” Но было поздно. Вера Петровна, увидев сумки, фыркнула: “Беги к мамке, раз не дорожишь семьёй”. Семьёй? Разве семья — это рабство?
Мама, Людмила Николаевна, распахнула дверь с красными от слёз глазами. “Дочка, — прошептала она, — ты поступила как львица”. В её уютной хрущёвке я впервые за год вздохнула свободно. Выслушав меня, мама ахнула: “Да как она смеет людей калечить?” Она устроила мне постель на диване, сказав: “Жди, пока душа заживёт”. А я всё не знаю. То мне хочется вернуться к Диме — но лишь если он выберет меня, а не мамины капризы. То думаю — а не знак ли это начать новую главу?
Подруга Катька, выслушав,
