Когда-то давно, в тихом уральском городке, где дома старые, но души тёплые, жил да был Кузьма Иваныч. Бродячий фокусник, небогатый, но щедрый сердцем. В местном Доме культуры его знали все — от мала до велика. Особенно дети, что толпились в зале, затаив дыхание, когда он доставал из потрёпанной шляпы то цветы, то голубей, а то и вовсе — рыжую кошку Марфушку.
Последний номер был всегда самый удивительный. В тот вечер, под треск старого проектора, Кузьма Иваныч вытянул из шляпы курицу Пелагею — пеструю, с важным видом. Зал взорвался смехом и криками. Все, кроме одного мальчугана в последнем ряду. Глаза у него горели, будто угольки, а сам он сидел, не шелохнувшись, будто зачарованный.
— Эй, сокол, чего притих? — окликнул его фокусник после представления.
— Она же настоящая? — прошептал мальчик, не отрывая взгляда от птицы.
— Как есть! Хочешь — потрогай. Пелагея добрая, не клюнёт.
Мальчонка, звали его Гришкой, осторожно погладил курицу. Ладошки дрожали.
— А ей там, под шляпой, не темно?
— Ей хорошо, — улыбнулся Кузьма. — У неё сердце храброе. Как у тебя.
Тут подбежала строгая женщина в поношенном платье — Татьяна Петровна, воспитательница.
— Григорий! Опять от группы отстал! — вздохнула она, потом, обратившись к Кузьме, пояснила: — Из детдома он. Родителей нет…
Когда Гришку увели, фокусник почувствовал, будто в груди камень. Вспомнил своего сына, потерянного когда-то в жизненной круговерти.
— Где ваш приют? — спросил он у Татьяны Петровны.
Та удивилась, но сказала.
Ночь Кузьма Иваныч не спал. А утром явился в детдом с мешком пряников. Гришка сидел в углу, одинокий, как сова на суку. Увидев фокусника, засиял. А когда заметил и Пелагею под мышкой — засмеялся так звонко, что даже строгая нянечка улыбнулась.
Так и пошло. Сначала редкие визиты, потом — прогулки по набережной, байки у костра, чтение старых книг. Гришка прикипел к Кузьме душой. Да и старик не отставал — будто внука нашёл.
Однажды фокусник решился:
— Хочу усыновить мальчонку.
— Одиноким мужчинам не положено, — покачала головой Татьяна Петровна.
Кузьма опустил голову. А ведь не знал он, что воспитательница уже давно за ним примечала. И каждый раз, когда он приходил, у неё в груди ёкало — то ли от жалости, то ли от чего-то ещё.
А через неделю Гришка, сидя на крыльце и гладя Пелагею, вдруг сказал:
— Дедусь, а давай жить вместе?
Старик замер. Как объяснить про законы, про бумаги?
Но мальчик, глядя прямо в глаза, выдохнул:
— А если Татьяна Петровна с нами пойдёт? Она добрая. Будет тебе женой, а мне — мамкой. Вот и семья!
Кузьма поднял глаза. У калитки стояла Татьяна Петровна. И в её глазах он прочёл то, чего не нужно было говорить.
Она уже знала.
Гришка подбежал и обнял их обоих.
Так, среди запаха детского мыла и старого дерева, в стенах сиротского дома, родилась семья. Не по бумагам — по любви. Такая, о какой в сказках сказывают.
