Меня зовут Маргарита Сергеевна. Мне шестьдесят пять. Всю жизнь я старалась жить по совести — быть хорошей матерью, не вмешиваться в чужую жизнь без спроса, никого не поучать. Но, похоже, именно эта сдержанность сыграла со мной злую шутку. Теперь я в положении, от которого сжимается сердце: невестка объявила мне войну, а сын будто стёр меня из своей жизни. И всё из-за одного дня, одного ребёнка… и моего «нет».
Когда мой сын Игорь сообщил, что женится, я вздохнула с облегчением. Ему уже тридцать два — самое время остепениться. Я молилась, чтобы он встретил хорошую девушку, и поначалу Светлана, его избранница, показалась мне подходящей парой: скромная, приятная внешне. Правда, с ребёнком от первого брака. Но я решила: «Не моё дело, лишь бы сын был счастлив».
После свадьбы Светлана забеременела. Беременность протекала тяжело, почти всю она провела в больнице. Её сын жил то у отца, то у бабушки. Я не лезла, не предлагала помощь — да и не звали. Внука, рождённого в этом браке, я впервые увидела лишь через полгода. До этого звонила сама, спрашивала, как малыш, как Светлана. Отвечали вежливо, но холодно.
На встречу я приехала с подарками — и для внука, и для старшего сына Светланы. Та приняла их без эмоций. Мальчик даже не сказал «спасибо». Но я не обиделась — подумала, что он просто стеснительный. На прощание сказала невестке: «Если что — зови».
Через две недели раздался звонок. У Светланы разболелся зуб, а её мать не смогла приехать. Попросила посидеть с детьми. Я согласилась. Приехала, выслушала наспех брошенные указания и осталась наедине с малышом и её сыном.
С первых же минут старший дал понять: я здесь чужая. Игнорировал мои слова, не отзывался, отворачивался, когда я пыталась с ним заговорить. Потом начал рыться в моей сумке. Я мягко сделала замечание. В ответ он заявил: «Это мой дом! Что хочу, то и делаю!» — и пнул меня ногой. Попробовала призвать к порядку — он убежал, а вернулся с водяным пистолетом и начал обливать мне лицо. Терпение лопнуло. Я забрала игрушку и строго поговорила с ним.
Позже Светлана попросила накормить его. Но едва я поставила тарелку с супом, он начал размазывать еду по столу и стенам. Я опешила. Не от капризов — дети бывают сложными. А от полного отсутствия границ. Никто не предупредил, что у ребёнка проблемы. Но поведение его было ненормальным. Когда Светлана вернулась, я спросила прямо: «Твой сын психически здоров?»
Она посмотрела на меня, как на дуру, и холодно ответила: «С ним всё в порядке». Я сказала, что больше не останусь с ним, потому что он меня бил, обзывал и обливал водой. В ответ услышала: «Надо было найти подход!»
Я ушла. Светлана перестала отвечать на звонки. А когда я спросила у Игоря, когда увижу внука, он замялся и сказал: «Поговори со Светой». Но она разговаривать отказалась. Через сына передала, что не хочет «нагружать меня её невоспитанным ребёнком».
Сын выслушал мою версию, но, видимо, Светлана уже вложила в его голову другое. Он пробормотал: «Надо подумать» — и пропал.
Теперь я, бабушка, лишена права видеться с внуком. Всё потому, что отказалась быть бесплатной няней для ребёнка, который не знает слова «нельзя». Если бы Светлана хоть раз объяснила ему, что взрослых бить нельзя, что чужие вещи трогать — недопустимо, возможно, ничего этого бы не случилось. Но вместо этого — тишина и стена.
Я не хотела ссоры. Не стремилась к вражде. Но гнуть спину и молчать — не в моих правилах. Я мать. Я бабушка. И я заслуживаю хоть капли уважения.
Мораль проста: порой молчание — не добродетель, а ошибка. Если вовремя не расставить точки над «i», другие расставят их за тебя — и не в твою пользу.
