— Ты мне никто! — крикнула Даша, хлопнув дверью так, что задрожали хрустальные рюмки в буфете. В квартире воцарилась мёртвая тишина. Светлана опустилась на табурет, сжимая в руках чашку, где чай уже давно остыл.
— Мам, что случилось? — осторожно заглянула в кухню младшая Алёнка.
Светлана лишь молча покачала головой. На глазах блестели слёзы.
— Опять Даша орёт?
— Классная звонила… — прошептала женщина. — Да ладно, не беда…
Алёна подошла ближе и обняла мать за плечи:
— Мам, ну не надо так. Всё образуется. — Хотя девочке было всего двенадцать, в ней уже жила недетская мудрость. Порой казалось, что она взрослее шестнадцатилетней Даши, сводной сестры.
Через час с работы вернулся Игорь. В доме запахло жареной картошкой. Все, кроме Даши, сели за стол.
— А где она? — спросил он, глядя на пустой стул.
— Обиделась, — тихо ответила Алёна, размешивая борщ.
Игорь посмотрел на жену. Та виновато опустила глаза.
— Классная звонила. У Даши хвосты по всем предметам. Я попыталась поговорить… — Светлана замолчала, сдерживая слёзы.
Игорь встал и направился к комнате дочери. Постучал.
— Не входи! — донеслось из-за двери.
— Я один. Можно?
Дверь приоткрылась, и Даша, убедившись, что он один, нехотя впустила отца.
— Что тут за беспорядок? — он окинул взглядом разбросанную одежду и пустую пачку от «Доширака».
— Светлана опять… — начала было девушка, но отец перебил:
— Я сам говорил с Людмилой Сергеевной. Ты реально валишь всё. Что происходит, Даша?
Она молчала. Стала запихивать учебники в портфель.
— Я не требую, чтобы ты любила Свету, но уважать ты её могла бы. Ты каждый день делаешь ей больно.
— А она мне — нет? Ты её с Алёнкой в «Ашан» водил, а я тут одна торчала!
— Ты забыла, что я тебя тогда наказал за ночную прогулку к Катьке?
— Конечно! Я плохая, а Алёнка — ангел!
— Хватит! — голос Игоря стал резким. — Ты совсем оборзела!
Он вышел, не дожидаясь ответа. На кухне Светлана сидела, сжав кулаки. Слова застревали в горле. Но, взглянув на мужа, она промолчала. Лишь через минуту прошептала:
— Я больше не знаю, что делать. Даша отталкивает меня, ревнует тебя. Я старалась, честное слово… но так и не стала ей хоть кем-то близким.
— Я знаю, солнышко, — Игорь обнял жену. — Но что теперь?
— Нам надо разъехаться. Ненадолго, — с трудом выдавила Светлана.
— Что? — он отпрянул. — Ты серьёзно?
— Может, если она почувствует, что ты рядом только с ней, в ней что-то изменится…
Даша слышала каждое слово, прижавшись к двери. В груди вспыхнула надежда. «Папа снова будет только мой».
Утром Игорь сообщил дочери, что они переезжают в старую «хрущёвку». Алёна разрыдалась. Ворвалась в комнату Даши и закричала:
— Ты ненавидишь мою маму и забираешь у меня папу! — и выбежала, хлопнув дверью.
Даша не ожидала такого поворота. Сначала она ликовала, пока не поняла, как тяжело жить без Светкиных рук. Никто не варил борщ. Никто не проверял уроки. Отец был на работе, а ей приходилось жарить яичницу и штопать носки. Он стал жёстким, строгим, нервным. Не как Светлана, которая терпеливо объясняла, даже когда ей кричали в лицо.
Приближался день рождения. Даша решила сама испечь торт. Нашла рецепт, замесила тесто… но не уследила. Коржи подгорели. Когда отец вернулся, он увидел дочь, рыдающую над чёрной массой в форме.
— Пап… давай вернёмся домой, — прошептала она, уткнувшись в его грудь. — Прости меня. Я люблю тебя… и Свету… и Алёнку…
— Я тоже тебя люблю, зайка. Но вернуться — не так просто. Мы их ранили. Нужно сначала спросить, готовы ли они нас простить.
Даша молчала. Ей было стыдно. Невыносимо стыдно.
— Ты должна понять, — сказал Игорь, — Света тебе может и не родная, но уважать её обязана. И извиниться ты должна.
Всю ночь Даша не могла уснуть. Впервые за долгое время в ней не было злости. Только стыд и боль. Наутро она сама попросила отца отвезти её к Светлане и Алёне.
Она извинилась. Искренне. Со слезами. Перед Светланой. Перед Алёной. А через два дня впервые в жизни прошептала: «Мама… прости меня».
И никто не мог сказать, кто в этот момент плакал сильнее.
