Когда предательство отзывается в сердце — история о любви и прощении
Ольга копошилась в огороде, выпалывая сорняки, когда к ней подошла соседка Матрёна. Та, словно между прочим, бросила:
— Ольга, а твоего Сергея что, не кормишь? Он, между прочим, у Елизаветы Петровны ужинает…
Ольга застыла. Руки опустились.
— Матрёна, что за враки?!
— А вот то и говорю, что сама видела, — усмехнулась та. — Вчера к учительнице шла, сына разбирать. Подошла к окну — а там твой Серёжа за столом с ней, как свой. Я постучала — он под стол нырнул.
— Брешешь! — Ольга хотела отмахнуться, но дрожь уже пробежала по спине.
— Да на что мне врать? Не веришь — как хочешь. Только потом не жалуйся.
Ольга будто не поверила, но осадочек остался. Тем более, Сергей в последнее время и правда стал отказываться от ужина. Третий день подряд приходит с работы и бормочет: «Устал, есть не хочу». Ни щей, ни котлет.
В тот вечер, когда муж рано лёг, Ольга не сомкнула глаз. Смотрела на его лицо в лунном свете и мысленно спорила с собой. «Не может быть. Не может…»
На следующий день Сергея не было дотемна. Ужин остыл. Ольга, не выдержав, накинула платок и побежала к дому Елизаветы Петровны.
Подойдя к калитке, она замерла. В доме — тихо. Только в прихожей горел свет. Но вот что за пальто висит в коридоре? Знакомое. Очень похоже на Серёжино. И вдруг её осенило. Дочка Надюшка недавно научилась вышивать и, гордясь, украсила отцовскую подкладку узорами. Ольга подошла ближе, дрожа, вывернула подол. Маленькие вышитые ромашки впились в глаза, как укор. Сердце заколотилось. Ноги подкосились. Она опустилась на пол. Слёзы полились сами.
Через минуту в коридор вышел Сергей. Взъерошенный, смущённый.
— Ольга… ты не так поняла…
— А ты что, географию тут изучаешь? Или у вас уроки до ночи? — Ольга поднялась, и в её голосе дрожала скорее боль, чем злость. — Я-то, дура, верила, что ты устаёшь… А ты — с ней сидишь! И под стол прячешься, когда люди заходят!
Сергей бросился за ней, но она уже бежала через улицу.
— Ольга! Постой! Люди же видят!
— А пусть смотрят! Я не по чужим углам шляюсь! Мне стыдиться нечего! Это тебе — и ей — должно быть стыдно!
Елизавета Петровна была в деревне на особом положении — столичная, образованная. Местных не замечала. Жила в коммуналке на три семьи и считала дни до отъезда. Пока однажды не сломалась ступенька на крыльце. Она заплакала прямо на пороге. В этот момент мимо шёл Сергей. Помог, починил. Потом остался на чай.
С этого и началось.
Сначала — печенье из магазина. Потом — котлеты. Потом — долгие вечера на кухне. Елизавета не любила Сергея, но и одиночество не радовало. А он… Он гордился. Учительница! С ним за одним столом!
Но всё раскрылось.
Ольга рыдала, уткнувшись в подушку. Дети — девятилетняя Надя и шестилетняя Таня — подползли к ней и тоже заплакали. Просто потому, что плакала мама.
Развестись? Но куда идти? Родных нет. В деревне — одни пересуды. Работы — копейки.
Сергей мучился от вины. Не подходил к Ольге днями. Жил, как чужой. Сам варил, стирал, ел. Несколько раз пытался поговорить, извинялся, клялся — но Ольга не смягчалась.
— Иди к своей учительнице. Я тебе не пара.
— Ольга… ради дочек…
— Не прикрывайся детьми! Не тебе ими теперь отмазываться!
Прошло два месяца. Уроки кончились. Елизавета уехала. Собрала вещи и исчезла из деревни. А в доме Ольги и Сергея стояла ледяная тишина.
Август. Последние деньки лета. Девочки играли во дворе.
— Надька! Танька! — позвала Ольга из окна.
Дети вбежали в дом. Мать протянула свёрток с едой:
— Отнесите папе в поле, пусть поест.
Девочки помчались со всех ног. Сергей сидел в тракторе посреди поля. Они замахали руками.
— Папа! Мама обедать велела!
Сергей вылез из кабины, будто очнулся.
— Мама?! Прислала?! — переспросил он.
— Вот! — Надя протянула узелок. — Котлеты да хлеб.
Сергей присел, разложил еду на траве, вдохнул запах свежего хлеба. Глаза заструились.
— Пап, ты что, плачешь?
— Нет, это солнце слепит…
Вернувшись домой с полевыми цветами, Сергей подошёл к Ольге.
— Прости меня, Ольга. И спасибо.
— Да ладно. Не простила бы — не кормила бы, — Ольга улыбнулась впервые за долгие месяцы.
Прошло девять месяцев. В семье родился Ванюшка. Крепкий, румяный, с папиными глазами.
А Сергей? Сергей больше ни разу не зашёл к чужим женщинам даже за спичками.
Теперь он твёрдо знал: дом — самое дорогое, что у него есть.
