В тихом городке на Оке, где жизнь идёт неспешно, а все друг друга знают в лицо, наша семья столкнулась с испытанием, перевернувшим всё с ног на голову. Когда мы с мужем, Дмитрием, брали ипотеку на квартиру, казалось, всё под контролем. Но судьба решила подкинуть нам сюрприз: Дима вдруг остался без работы. Я работала бухгалтером на удалёнке, но моей зарплаты едва хватало на еду для нас и двоих малышей. Накопления таяли, а платить за квартиру и садик становилось невмоготу. Тогда свекровь, Людмила Петровна, предложила переехать к ней в большую трёшку, а нашу квартиру сдать. С тяжёлым сердцем мы согласились.
Свекровь жила не одна: одну комнату занимала сестра Димы, Марина, с её парнем, а третью отдали нам. Наша комната была такой маленькой, что мы еле втиснули кровать, диванчик для детей и узенький шкаф. Первые дни прошли тихо, но как только Дмитрий ушёл искать работу, на меня обрушилась настоящая война. Свекровь с Мариной не стеснялись в выражениях: “нахлебница”, “дармоедка”, “прихлебательница” — эти слова сыпались на меня, как горох. Я сжимала кулаки, но боль от их слов разливалась внутри.
Я — дармоедка? Хотя, когда мои родители продавали квартиру, я получила свою часть, и эти деньги стали первым взносом за наше жильё. Но это было только началом. Свекровь с Мариной могли “случайно” испортить мою помаду, вылить гель для душа или швырнуть мою одежду в лужу. Стирать мне разрешали только руками, чтобы “не мотать свет”. Сушить вещи приходилось на батарее в комнате, потому что балкон был “их территорией”. С едой было хуже: деньги на продукты отдавали Людмиле Петровне, но стоило Диме выйти на новую работу, как меня упрекали каждым куском. Спасал детский сад, где детей кормили. Я старалась не появляться на кухне, пока муж не вернётся.
Работать дома было пыткой. Марина с парнем включали музыку на всю громкость, явно мне назло. Я сидела в наушниках, пытаясь сосредоточиться, но их хохот и крики пробивались даже через шумодав. Я умоляла Дмитрия поговорить с ними, но он только просил потерпеть: “Зарплата пока маленькая, но скоро будет лучше”. Он не видел, как его родные превращают мою жизнь в ад, ведь при нём они были милы, как ангелы.
Но однажды всё вскрылось. Дима заболел и остался дома, никого не предупредив. Я отвела детей в садик и вернулась — прямо на новое унижение. На пороге меня перехватил парень Марины, здоровый детина по кличке Гена. “Эй, сгоняй за пивом!” — рявкнул он. Я отказалась, и он, не стесняясь в выражениях, начал кричать, что я никто и место моё — у параши. Когда я попыталась пройти, он схватил меня за руку и пригрозил: “Не выполнишь — будешь ночевать на лестнице, как бомжиха!” В этот момент из кухни вышла свекровь. С ядовитой усмешкой добавила: “Да и мусор вынеси, раз уж ты здесь бесполезная!”
И тут распахнулась дверь нашей комнаты. Лицо Димы побагровело от злости. Свекровь тут же юркнула на кухню, а Гена побледнел, прилипнув к стене. Дмитрий схватил его за шиворот и вышвырнул в подъезд, как мешок с картошкой. “Ещё раз — и вы меня больше не увидите. Никогда!” — бросил он, хлопнув дверью. Свекровь запричитала, хватаясь за сердце, но Дима только бросил на неё ледяной взгляд.
В тот же день он позвонил нашим арендаторам и велел освободить квартиру до конца месяца. Как только они съехали, мы с облегчением вернулись домой. Но Дмитрий решил пойти дальше. Чтобы навсегда разорвать связь с роднёй, он продал свою долю в трёшке семье из другого города. Жить в такой “коммуналке” свекрови и Марине стало невмоготу, и в итоге они променяли свою часть на однушку на задворках города.
Проклиная нас, Людмила Петровна вычеркнула Дмитрия из своей жизни. Больше не звонит, не пишет — будто у неё никогда не было сына. Но, к моему удивлению, Дима только вздохнул свободно. “Они травили нам жизнь, — сказал он. — Теперь мы наконец-то свободны”. И я понимаю, что он прав: наш дом снова стал крепостью, а тени прошлого больше нет.
