Меня зовут Анастасия, и живу я в уютном городке под Калугой, где берёзы шепчутся с ветром, а семейные ужины длятся до полуночи. С детства грезила о большом доме, полном родных голосов, и о муже — верном, как медведь в берлоге. Но судьба, как всегда, внесла свои коррективы, и теперь моё сердце метётся между любовью к мужу и долгом перед теми, кто взрастил меня.
Первый брак мой был светел, но рассыпался, как сухая кора, через семь лет. Детей Бог не дал, и эта горечь разъела союз изнутри. После развода я думала — всё, на печи сиди, бабка, век доживай. Но вдруг встретила Егора — человека, который научил меня снова верить в чудо.
Егор хлебнул горя полной чашей: жена его упокоилась, оставив на руках сына да дочку. Я привязалась к нему за его упрямство, за то, как он, стиснув зубы, тянул лямку ради детей. Сыграли свадьбу — и я перебралась в его дом на окраине, а свою двушку в центре отписала матушке да бабке. Там они и коротают дни — мои родные кровиночки, предать которых у меня рука не поднимется.
Бабушке, Агриппине Степановне, стукнуло 86, а матушке, Людмиле, — 65. Ещё огурчиком держатся: сами пол моют, щи варят, в магазин бодрым шагом ходят. Мать даже подрабатывает в интернете — статьи правит, чтоб без дела не киснуть. Навещаю их часто, с пирогами да провиантом, но в душе точится мысль: а не перевезти ли их под наш кров? Чтоб все вместе, как встарь на Руси водилось.
Но Егор — ни в какую. Его упрёки — будто соль на рану. Сам он вырос в доме, где деды-прадеды лезли в каждую щёлку, и зарекся: «Не бывать этому в моих стенах!» Говорит: «Настя, хочу тишины да своего угла. Без посторонних глаз». А как объяснить, что мать и бабка — не посторонние, а плоть от плоти моей?
Живу я в Егооровом доме — тут его устав. Давить не могу, требовать — тем более. Но каждый раз, уезжая от родных, чувствую — будто кусок души там остаётся. Пока они крепки, но время не щадит никого. Бабка уже с палочкой топает, а мать, хоть и крепится, к вечеру как выжатый лимон. Как брошу их, когда станет совсем туго?
Пробовала говорить с Егором — только ссоры выходят. Он — ни шагу назад, а я — ни шагу без них. Мысли эти ночами гложут, как мыши сухарь. Если Егор не сдастся, придётся выбирать: или муж, или те, кто пеленал меня. Развод — крайняя мера, не хочу терять ни его, ни детей, к которым душой прикипела. Но и мать с бабкой предать? Да я себе этого не прощу…
Молюсь, чтоб Егор сердцем смягчился, да пока — хоть кол на голове теши. Стою на перепутье, как богатырь у камня. Потеряю мужа — жизнь надвое переломится. Брошу родных — совесть заест до гроба. Где выход, коли все дороги ведут в тоску?
