В маленьком сибирском городке, где деревянные дома помнят шепот веков, моё детство омрачило предательство, оставившее в душе незаживающий шрам. Я, Светлана Волкова, жила без отца, а в восемь лет потеряла мать — не наяву, а в её холодном безразличии. Она выбрала нового мужа, оставив меня на попечение бабушки Нины и деда Ивана. Лишь годы спустя горькая правда о её решении пронзила сердце, а теперь она стучится в мою дверь, будто ничего не случилось.
Моя мать, Татьяна, родила меня, перешагнув тридцатилетний рубеж. Она уже смирилась с одиночеством, но судьба подбросила неожиданный шанс. Когда мне исполнилось восемь, в её жизни возник Сергей Петров. Я, ребёнок, не понимала происходящего, но вскоре мать переехала к нему, а я осталась с бабушкой в старом доме с резными наличниками. Они стали моей настоящей семьёй, согревая душу тёплыми вечерами за самоваром. Мать жила в соседнем квартале, но наведывалась редко — звонки раз в неделю, редкие визиты с неуместными подарками. Её отстранённость резала по живому, но я научилась не ждать.
Бабушка Нина с дедом Иваном стали моим спасением. Он, отставной механик, чинил соседские трактора, а она создавала уют, вязая пуховые платки и варежки с оленями. Носила я их с гордостью, чувствуя их любовь в каждой петле. Бабушка шептала: «Забрала тебя, чтоб не жила ты с тем человеком. В глазах у него — лёд, а в сердце — пустота». Я верила, но правда, открывшаяся позже, оказалась страшнее.
На двадцатилетие бабушка раскрыла карты. Сергей поставил ультиматум: «Либо я, либо ребёнок». И Татьяна выбрала его. Она решила, что в её годы это последний билет к счастью, и наивно ждала, что он сменит гнев на милость. Но люди не меняются. Мать пожертвовала дочерью ради мужчины, который ненавидел даже мои фотографии. Эта правда вонзилась в грудь, как сибирский ветер в январе. Как можно променять кровь на призрачное счастье?
Годы катились, как валенки по льду. Татьяна жила с Сергеем, детей у них не случилось. Я росла в бабушкином доме, где пахло пирогами и сандаловым мылом. Порой я даже благодарила судьбу за такой поворот. Но испытания только начинались. Бабушка и дед ушли один за другим, оставив мне свою «двушку» в хрущёвке. Матери они не оставили ни копейки — видно, простить так и не смогли.
А недавно грянул гром. Сергей умер внезапно, не успев переоформить их общую квартиру. Его сыновья от первого брака, с которыми он лет двадцать не виделся, мгновенно объявились и выставили жильё на продажу. Татьяна осталась на улице. И знаете, к кому приползла? Ко мне. Заявила, что хочет переехать, ведь у меня «две комнаты — одна пустует».
Меня будто облили ледяной водой. Я только расправила крылья — встречаюсь с Алексеем, мечтаем о совместном гнёздышке. Пустить мать, которая вычеркнула меня из жизни? Она не дала мне ничего, кроме щемящего чувства ненужности. Я не обязана. Но тут начались звонки от её подруг: «Как ты можешь, родная кровь! Совесть есть?» Их слова давили, как плита на могиле, но разве можно забыть её выбор?
В душе — метель. Иногда думаю: а как поступила бы бабушка? Она учила меня доброте, но гвоздём в стену вбивала: «Хорошее дело само за себя постоит». Может, впустить Татьяну? Но стоит вспомнить её уход — и в груди закипает смола. Она выбрала чужого дядьку, а теперь, когда припёрло, вспомнила про дочь. Где справедливость?
Душа рвётся на части. Хочу любить, смеяться, рожать детей, но прошлое, как цепной пёс, не уходит. Должна ли я терзаться, защищая свой покой? Или простить — будто скинуть мешок с углём с плеч? Стою на распутье, и оба пути — будто по битому стеклу. Мать, бросившая меня, теперь стонет о помощи. Но её предательство до сих пор, как незаживающий нарыв, ноет при каждом движении.
