Говорят, что под старость каждый получает по заслугам. Кому-то — заботу и ласку родных, а кому-то — лишь хлопок захлопнутой двери перед самым носом. Мою свекровь, Антонину Петровну, трудно было назвать доброй. Она держалась гордо и строго, будто все вокруг ей что-то должны. Особенно — её единственный сын. Ну а уж я — так и вовсе «эта вертихвостка, что увела сыночка у матери».
Когда-то, во время второго декрета, муж остался без работы, и мы не смогли платить за ипотеку. Пришлось проситься к свекрови — в её просторную трёшку в Рязани, доставшуюся ей от родителей. Тогда там жила она сама, её младший сын Денис, а теперь ещё мы с мужем и двумя малышами. Казалось, это ненадолго. Но очень скоро стало невыносимо.
Антонина Петровна не упускала случая уколоть. Дети ей мешали, пахли «не так». Разбросанные игрушки доводили её до бешенства. Кашу для малыша она презрительно называла «отвратительной бурдой», которая заняла весь холодильник. Я молчала, терпела, лишь бы не усугублять. Но однажды она сказала прямо:
— Хватит. Собирайте свои вещи и уезжайте. Не могу больше в этом бардаке.
Мы были раздавлены. После продажи квартиры и долгов денег почти не осталось. С трудом нашли крохотный домик под Коломной — без удобств. Туалет во дворе, воду таскали из колодца.
Шаг за шагом мы отстраивались. Вложили материнский капитал, взяли ещё кредит. Десять лет — и вот наш дом готов. Не хоромы, но с теплом, душем, новой кухней. Казалось, худшее позади, и мы даже задумались о третьем ребёнке. Но судьба постучалась в дверь. Вернее, сама свекровь.
Я услышала скрип калитки. На пороге стояла Антонина Петровна — в потрёпанном пальто, с чемоданом и заплаканным лицом. Когда муж открыл дверь, она просто рухнула ему в объятия. Рыдала так, будто бежала не к нам, а к спасению.
Мы впустили её, усадили. Муж звонил брату — тот не взял трубку. Только к вечеру она пришла в себя.
Оказалось, когда мы уехали, она принялась «воспитывать» младшего сына. Шептала, что старший предал семью, а я её разрушила. Денис женился и съехал, но ненадолго. Забрал мать к себе с молодой женой. Сначала было тихо. А потом родился ребёнок, и всё началось снова: шум, запахи, еда не та. Только невестка оказалась не из терпеливых.
Постепенно Антонину Петровну выселили из её комнаты на диван. Потом и вовсе освободили место. Из спальни сделали детскую. За столом её уже не ждали, а на упрёки отвечали: «Не нравится — собирай вещи».
— А ты к Сашке не хочешь съездить? — как-то бросил за ужином Денис. Тот самый, что когда-то помогал ей нас выгонять.
Её собрали быстро. Чемодан, такси до вокзала, билет в руки. На прощание сын добавил:
— Выписывать тебя не будем. Пенсию московскую получай. Живи где угодно, только не у нас.
Мы не смогли её не принять. В нашем доме место нашлось. Пока она ведёт себя тихо. Не жалуется, не упрекает. Только смотрит на детей с тихой, запоздалой грустью.
Может, старость смягчает людей. А может, это просто страх остаться одной. Как бы там ни было, я пока молчу. Но одно знаю точно — я никого не выгоню. Даже её. Даже ту, что когда-то вычеркнула нас из своей жизни.
Ведь, в конце концов, доброта — это не память о прошлом, а выбор, который мы делаем каждый день.
