Отец вспомнил обо мне… когда почуял запах денег
Моя жизнь никогда не была лёгкой, но настоящий удар ждал меня не в детстве без родителей, а в тот день, когда на пороге появился человек, которого я когда-то называла папой. После пятнадцати лет молчания. И пришёл он не с покаянием, не с попыткой наверстать упущенное. С требованием: «Отдай свою долю».
Родители разошлись, когда мне исполнилось четыре. Мать утонула в вине, суд отобрал у неё права, а отец, не сумев быть отцом, отвёз меня к своей матери в глухую деревню под Тверью. Сам он остался в Москве, навещал редко — раз в полгода, а то и реже.
Я училась в деревенской школе, копала грядки, штопала на старой «Зингер», ловила карасей в пруде, заготавливала банки с соленьями. Жизнь с бабушкой была честной, без прикрас. В третьем классе отец привёл какую-то женщину. Меня отправили гулять. Вернулась — в доме только бабушка, сидит в углу, глаза мутные.
— Где папа? — спросила я.
— Не вернётся, Олюшка, — ответила она тихо.
И не вернулся. Завёл новую семью, вычеркнул меня из жизни. Мы с бабушкой держались вдвоём. Я не роптала — у меня была она. Твёрдая, как камень, и тёплая, как печка. Она заменила мне всех: и мать, и отца, и верную подругу.
Когда я окончила девятый класс, тётка Тамара, местная портниха, сказала:
— Руки у тебя — золото. Бросай это село, езжай учиться.
Я послушалась. Уехала в Питер. Валилась с ног от работы и учёбы, но не сдавалась. Отец жил в соседнем районе — но за четыре года даже не поинтересовался, дышу ли я. Я тоже не стучалась в его дверь.
После учёбы устроилась в ателье, вышла за Виктора. Мы ютились в клетушке, но каждые выходные мчались в деревню к бабушке. Она души не чаяла в Викторе. Плакала от счастья, узнав, что жду ребёнка. Но так и не дождалась правнука…
Когда бабушка умерла, земля ушла из-под ног. Потом пришёл нотариус: дом, земля, сбережения — всё моё. Я разрыдалась, читая завещание. Не из-за денег — из-за того, что она верила в меня до конца.
Отец не приехал на похороны. Ни звонка, ни записки. О смерти матери он узнал через полгода. Как и о завещании. И тогда — впервые за пятнадцать лет — постучал в мою дверь.
Я не сразу узнала этого поседевшего мужчину. Он не стал церемониться:
— Наследство надо делить. Мне полагается половина.
Я рассмеялась. Громко, горько:
— Тебе? Половина? Ты отрёкся от меня и от неё. А теперь вспомнил? Запахло деньгами?
Он скривился, но Виктор шагнул вперёд:
— Убирайся. Сам или с помощью.
Отец подал в суд. Но даже закон оказался не на его стороне. Он проиграл, заплатил издержки, снова исчез.
А мы с Виктором открыли свою мастерскую. Шили спецовки — для рабочих, медиков, нефтяников. Работы хватало. Мы выстояли.
Отца я больше не видела. И не хочу. Бабушка — вот моя семья. Я выжила, потому что она верила: я заслуживаю большего. И теперь живу так, чтобы ей не было стыдно за меня. Где-то там, за облаками…
