«Мне плохо, приезжай немедленно»: как старые родители ломают судьбы своих взрослых детей
Была у моей дочери учительница — Надежда Петровна Соколова. А у нее — мать, Анна Ивановна, хоть и в годах, но еще бодрая, вполне себе самостоятельная. Однако привыкла она тревожить дочь в любое время суток: «Что-то мне нехорошо, приезжай скорее». Эти слова звучали как приказ, и Надежда Петровна бросала всё — будь то ночь, раннее утро или середина рабочего дня.
Она приезжала. Потому что была хорошей дочерью. Потому что сердце не позволяло иначе. А потом шла на уроки, возвращалась домой — и снова бежала на зов. Так тянулось месяцы, а может, и годы. Пока тело не сдало.
Сначала несчастный случай — упала, сломала руку. Едва оправилась — нога. Но и это не остановило Анну Ивановну: только дочь чуть приходила в себя — звонок, и всё по кругу.
Осенью Надежда Петровна вернулась в школу. К детям, к привычному ритму. Но не успела окрепнуть — снова звонок: «Мне плохо. Немедленно». И снова она ехала. И снова. Пока однажды не слегла с воспалением легких. Умерла в больнице. Молодая, добрая учительница, которую обожали все — и дети, и родители. Никто не мог поверить, что её больше нет. Плакали все. Кроме матери. Та, кажется, так и не поняла, что потеряла единственную, кто приходил по первому зову.
Не прошло и месяца после похорон, как Анна Ивановна взялась за младшую — Веру. Но та была другого склада: крепкая, упрямая, в отца. Не бросалась на каждый крик.
Но мать давила. Звонила, ныла, обвиняла: «Ты меня не любишь. Я никому не нужна. Умру — и никто не придет». В конце концов Вера не выдержала:
— Надя бегала к тебе без остановки. Терпела, носила лекарства, выслушивала. И где она теперь? В могиле. А я хочу жить. Так что я на работе. Приду вечером. А если плохо — звони в скорую. Раз можешь набрать мой номер — значит, и 103 наберешь.
С той поры минуло пятнадцать лет. Анна Ивановна жива до сих пор. Скорая к ней ездит, врачи помогают. Но без ночных побудок, без драм. Живет. Только, может, реже теперь звонит с упреками.
Бывает, старость словно стирает границы разума. Вместо того чтобы беречь детей — их сажают на цепь. Не железную, а душевную. Не болезни тому виной, а обида, каприз, эгоизм. Вот и раздаются звонки: «Мне плохо, приезжай». А потом и детей не остается.
Если доживу до седин и мне понадобится помощь — хочу сохранить рассудок. Если буду понимать — пусть отправят в дом престарелых. А уж если нет — и подавно. Пусть живут своей жизнью. Растят детей, строят дома, ездят к морю.
Не хочу быть тем, кто страхом смерти губит близких. Кто винит всех вокруг, лишь бы не чувствовать себя одиноким. Кто не скажет «спасибо», но одним звонком перевернет жизнь целой семьи.
Многие возмутятся: «Как можно так говорить? Она же мать!» Но те, кто так говорит, никогда не сидели у кровати больного старика. Не глотали слезы в полутемной кухне. Не слышали в трубке крик «Мне плохо!», зная, что это не беда, а просто жажда внимания.
Таких легко осуждать. Гораздо труднее — понять.
Я не оправдываю жестокость. Но у детей тоже есть право на жизнь. И иногда, чтобы сохранить её — нужно просто не приехать.
