Когда-то давно, ещё в те времена, когда первый снег в Петербурге ложился мягким покрывалом на мостовые, мне позвонила дочь. Марина, моя кровинка, голосом, от которого не откажешь, попросила: «Мамуль, приезжай к нам на недельку, посиди с Серёжей, а то мы с Димой в делах по уши». Я, Ольга Семёновна, сердце которой всегда таяло при виде пятилетнего внука, тут же собрала узелок. В мыслях рисовала, как будем с Серёженькой пить чай с малиновым вареньем, гулять по Летнему саду, читать на ночь про Ивана-царевича. Но едва переступила порог их квартиры на Васильевском острове, поняла — меня ждёт не отдых, а кабала, о которой умолчали. Грудь сжало от горечи, но назад пути не было.
Квартира у Марины с Дмитрием была просторная, светлая, с видом на Неву. Я всегда дивилась, как дочь успевает всё: и в конторе работать, и дом содержать в чистоте. Но то, что открылось моим глазам, заставило ахнуть: кухня — будто после пира горой, в зале куклы да машинки валяются, а пол… Будто по нему не неделю, а месяц не мыли. Марина, целуя меня в щёку, скороговоркой бросила: «Мама, мы завтра с утра уезжаем, Серёжа на тебя. И если будет минутка, приберись немножко, а?» Я кивнула, но внутри что-то ёкнуло. Этим «немножко» оказалось словом, за которым скрывалась пропасть.
Проводив их на рассвете, осталась я с внуком. Была готова к его «не хочу» и «не буду», к упрямству и даже к тому, что кашу он выплюнет. Но не ожидала, что весь дом ляжет на мои плечи. Серёжа носился по комнатам, как метель по полю, раскидывая всё, что попадалось под руку. Я за ним, как тень, пыталась собрать хоть крохи порядка, но это было словно гребёнкой снег разгребать. А вечером нашла на буфете записку: «Мамочка, постирай, пожалуйста, перебери вещи в комоде, купи молока да хлеба». В глазах потемнело. Это была не помощь с внуком — это была полная барщина без выходных.
Дни потекли, как вода из дырявого ведра. Утром — каша Серёже, потом бегом в Таврический сад, чтоб дитя не заскучало. Обратно — обед, посуда, полы, стирка. Шкаф, который «перебрать», оказался грудой мятых рубах, будто их медведь топтал. А в магазин… Тащу сумки, будто мешки с картошкой, а внук тянет за рукав: «Бабушка, купи пряник!» К ночи падаю без сил, но надо сказку читать — не заснёт иначе. Люблю я его, солнышко моё, да только силы уходят, как песок сквозь пальцы. «За внуком приехала, а не в кухарки нанялась», — думаю, глядя в зеркало, где морщины глубже стали.
На четвёртый день не выдержала. Набрала Марину, голос дрожал, но сдержалась: «Дочка, ты звала меня посидеть с ребёнком, а я тут за троих пашу. Разве так договаривались?» А она, будто и не понимает: «Мама, ну ты же дома, тебе же не трудно. Мы с Димой без задних ног». Комок подкатил к горлу. Кричать хотелось — да разве старую спину поймёшь? Но только и сказала: «Я ради Серёжи приехала, а не полы мыть». Марина что-то пробубнила про «не подумала», но я уже знала — перемен не будет.
Когда они вернулись, квартира блестела, внук смеялся, а я — будто после сенокоса. Марина обняла меня: «Мамуля, ты нас выручила, как бы мы без тебя!» Но в её словах услышала не спасибо, а привычку пользоваться. Улыбнулась, поцеловала Серёжу и ушла, твёрдо решив — больше без уговоров на каторгу не соглашусь. В душе боролись любовь и обида: как же так, родные кровь из меня пили, а я молчала.
Теперь, в тишине своей комнаты в старом доме на Петроградской, размышляю, как сказать Марине правду. Готова нянчиться с внуком, но не ценой спины и покоя. Хватит быть тенью, которую благодарят между делом. Знаю, разговор будет тяжёлым, но я ведь не тряпка. Ради семьи, ради Серёжи, да и ради себя самой — надо научиться говорить «нет».
