Мама корила меня за то, что я не помогаю ей с больным братом, но после школы я собрала вещи и ушла из дома.
Алина сидела на лавочке в парке Нижнего Новгорода, наблюдая за листьями, которые кружились в холодном октябрьском ветру. Телефон снова завибрировал — новое сообщение от матери, Галины: «Ты нас предала, Алина! Мише хуже, а ты спокойно живёшь, будто тебя это не касается!» Каждое слово било по сердцу, но Алина не отвечала. Она не могла. В душе клокотала буря: вина, злость и боль тянули её обратно, в тот дом, из которого она сбежала шесть лет назад. Тогда, в семнадцать, она сделала выбор, разделивший её жизнь на «до» и «после». И теперь, в двадцать четыре, она всё ещё не понимала — правильно ли это было.
Детство Алины прошло в тени младшего брата, Миши. Ему было два года, когда врачи нашли у него тяжёлый порок сердца. С тех пор дом стал похож на больничный корпус. Мать, Галина, жила только им: таблетки, врачи, бесконечные обследования. Отец не выдержал и ушёл, оставив Галину одну с двумя детьми. Алине, которой тогда исполнилось восемь, пришлось стать взрослой. Её детство растворилось в бесконечных «Алина, подержи брата», «Алина, не шуми, ему плохо», «Алина, сейчас не до тебя». Она терпела, но с каждым годом чувствовала, как её собственные мечты ускользают, словно песок сквозь пальцы.
К старшим классам Алина превратилась в тень. Она стряпала, убирала, сидела с Мишей, пока мать моталась по поликлиникам. Подруги звали в кино, но она отказывалась — дома всегда ждали. Галина иногда говорила: «Ты моя палочка-выручалочка», но эти слова не грели. Алина видела, как мать смотрела на Мишу — с обожанием и мукой, — и осознавала, что на неё саму так никто и не взглянет. Она была не дочкой, а нянькой, обязанность которой — облегчать другим жизнь. Да, она любила брата, но эта любовь была пропитана усталостью и горькой обидой.
Перед выпускным Алина чувствовала себя пустым местом. Одноклассники спорили о вузах и планах, а она не могла думать ни о чём, кроме маминых слёз и аптечных чеков. Однажды, вернувшись из школы, она застала Галину в истерике: «Мише нужна операция, а денег нет! Ты обязана помочь, Алина, пойдёшь работать после школы!» В тот миг что-то внутри оборвалось. Она посмотрела на мать, на брата, на стены, будто сжимавшие её годами, и поняла: если останется — исчезнет навсегда.
После последнего звонка Алина собрала сумку. Оставила записку: «Мама, прости. Я не могу». С шестью тысячами рублей, накопленными на подработках, она купила билет до Санкт-Петербурга. В плацкарте она рыдала, чувствуя себя последней дрянью, но где-то глубже — впервые за долгие годы — теплилась надежда. Она хотела просто жить. В Питере она сняла койку в общаге, устроилась бариста и подала документы в институт. Впервые за много лет она почувствовала себя человеком, а не приложением к чужой беде.
Галина не простила. Сначала звонила ежедневно, кричала, умоляла: «Ты бросила нас! Миша плачет!» — её голос резал, как лезвие. Алина отсылала деньги, но возвращаться не собиралась. Со временем звонки стихли, но каждое сообщение било по больному. Алина знала: Мише тяжело, мать на грани, но она больше не могла тащить этот крест. Она хотела любить брата как сестра, а не как сиделка. И всё же, читая мамины слова, она снова и снова спрашивала себя: «А что, если бы я осталась?»
Теперь у Алины своя жизнь. Работа в бухгалтерии, подруги, мечты о второй вышке. Но прошлое не отпускает. Она скучает по Мише, по его смеху в редкие хорошие дни. Любит мать, но не может забыть украденного детства. Галина всё пишет, и каждое сообщение — как эхо того дома, из которого она сбежала. Алина не знает, сможет ли когда-нибудь вернуться, объясниться, попросить прощения. Но она точно знает другое: в тот день, когда поезд унёс её из Нижнего, она спасла саму себя. И эта правда, хоть и обжигает, даёт ей силы идти дальше.
