Мать снова упрекает меня, что я не помогаю с больным братом, а я после школы собрала вещи и ушла.
Я сижу на скамейке в парке Екатеринбурга, смотрю на жёлтые листья, кружащиеся в осеннем ветре. Телефон вибрирует — новое сообщение от мамы, Светланы: «Ты нас предала, Арина! Артёму плохо, а тебе хоть бы что!» Каждое слово бьёт, но я молчу. В груди — удушающая смесь вины, злости и боли, тянет назад, в тот дом, из которого я сбежала пять лет назад. Тогда, в восемнадцать, я сделала выбор, разрезавший жизнь пополам. Сейчас мне двадцать три, и я всё ещё не знаю, правильно ли это было.
Моя жизнь всегда была в тени Артёма. Ему было три, когда врачи нашли тяжёлую эпилепсию. И с этого момента весь дом стал больницей. Мама, Светлана, отдала себя ему: таблетки, врачи, бесконечные обследования. Отец не выдержал и ушёл, оставив её с нами двоими. Мне тогда было семь, и я быстро научилась быть невидимкой. Детство растворилось в бесконечных «Арин, помоги», «Арин, не шуми», «Арин, сейчас не до тебя». Я терпела, но с годами чувствовала, как мои собственные мечты уходят куда-то далеко.
К подростковому возрасту я стала «удобной». Готовила, убирала, сидела с Артёмом, пока мама бегала по врачам. Подруги звали гулять — я отказывалась. Дома всегда ждали. Мама иногда говорила: «Ты моя опора, Аришка» — но это не грело. Я видела, как она смотрит на брата — с любовью и отчаянием, — и знала, что мне такого взгляда не дождаться. Я была не дочерью, а помощницей. Любила Артёма, да, но эта любовь давно смешалась с усталостью и обидой.
К одиннадцатому классу я стала призраком. Одноклассники говорили о вузах, гулянках, планах, а мои мысли крутились вокруг больничных счетов и маминых слёз. Однажды я пришла домой — Светлана рыдала: «Артёму нужны новые лекарства, а денег нет! Ты должна пойти работать после школы!» Тогда во мне что-то надломилось. Я посмотрела на мать, на брата, на эти стены, душившие меня годами, и поняла: если останусь — исчезну.
После выпускного я сложила рюкзак. Оставила записку: «Мама, я люблю вас, но мне надо уйти. Прости». С тремя тысячами рублей, накопленными на подработках, купила билет в Питер. В поезде я плакала, чувствуя себя предательницей. Но в груди теплилось что-то новое — надежда. Я хотела жить, не оглядываясь на больничные палаты. В Питере сняла угол в общаге, устроилась в кафе, поступила на вечернее. Впервые почувствовала себя человеком, а не приложением к чужой беде.
Мама не простила. Первые месяца звонила, кричала, умоляла вернуться: «Ты эгоистка! Артём без тебя мучается!» Я переводила деньги, когда могла, но назад не собиралась. Со временем звонки стали реже, но каждое сообщение — укол: «Ты бросаешь родных». Я знаю, Артёму тяжело, мама сломана, но я больше не могу тащить это. Хочу любить брата как сестра, а не как сиделка. И всё же, читая её слова, спрашиваю себя: «Кем бы я была, если б осталась?»
Теперь у меня своя жизнь. Работа в офисе, друзья, планы на магистратуру. Но прошлое не отпускает. Скучаю по Артёму, по его редким улыбкам. Люблю маму, но не могу простить украденного детства. Она пишет до сих пор, и каждое сообщение — как эхо того дома. Не знаю, смогу ли вернуться, объясниться. Но знаю одно: в тот день, когда поезд унёс меня из Екатеринбурга, я спасла себя. И эта правда, хоть и горькая, даёт мне силы идти дальше.
