Мама упрекает меня, что я не помогаю ей с больным братом, но после школы я собрала вещи и ушла из дома.
Ольга сидела на лавочке в парке Нижнего Новгорода, наблюдая, как жёлтые листья кружатся в резком осеннем ветру. Телефон снова дрогнул в руке — новое сообщение от матери, Светланы: «Ты нас предала, Ольга! Саше хуже, а ты живёшь, как будто нас для тебя не существует!» Каждое слово обжигало, но Ольга молчала. Она не могла ответить. В груди клубились вина, злость и тоска, тянувшие её назад, в тот дом, из которого она сбежала пять лет назад. Тогда, в восемнадцать, она сделала шаг, разделивший её жизнь на «до» и «после». Сейчас, в двадцать три, она всё ещё не была уверена — правильным ли был тот выбор.
Ольга выросла в тени младшего брата, Саши. Ему было три года, когда врачи обнаружили тяжёлую форму эпилепсии. С тех пор их дом стал похож на больничную палату. Мать, Светлана, жила только сыном: таблетки, врачи, бесконечные обследования. Отец не выдержал и ушёл, оставив Светлану одну с двумя детьми. Ольга, которой тогда едва исполнилось семь, стала невидимой. Её детство растворилось в бесконечных просьбах: «Оля, помоги с Сашей», «Оля, не шуми, ему вредно», «Оля, подожди, сейчас не до тебя». Она терпела, но с годами понимала — её собственные мечты никому не нужны.
К старшим классам Ольга научилась быть удобной. Готовила, убирала, оставалась с братом, пока мать пропадала в поликлиниках. Подруги звали гулять, но она отказывалась — дома её всегда ждали дела. Светлана иногда говорила: «Ты моя помощница, Оля», но эти слова не согревали. Ольга видела, как мать смотрела на Сашу — с любовью, смешанной с отчаянием, — и знала, что ей таких глаз не доставалось. Она была не дочерью, а тенью, чья роль — облегчать жизнь другим. В глубине души она любила брата, но эта любовь была пропитана усталостью и обидой.
Перед выпуском Ольга чувствовала себя пустым местом. Одноклассники говорили о вузах, тусовках, будущем, а она думала только о больничных счетах и маминых слёзах. Однажды, вернувшись из школы, она застала Светлану в истерике: «Саше нужны новые лекарства, а денег нет! Ты должна устроиться на работу сразу после школы!» В тот миг в Ольге что-то переломилось. Она посмотрела на мать, на брата, на стены, которые душили её годами, и поняла — если останется, то исчезнет навсегда. Было больно, но терпеть дальше она не могла.
После выпускного Ольга упаковала сумку. Оставила записку: «Мам, я люблю вас, но мне нужно уйти. Прости». С шестью тысячами рублей, накопленными с подработок, она купила билет до Санкт-Петербурга. В поезде она плакала, чувствуя себя предательницей. Но где-то внутри теплилось новое чувство — надежда. Она хотела жить, учиться, дышать, не оглядываясь на больницу и слёзы. В Питере она сняла койку в общаге, устроилась бариста, поступила на заочное. Впервые почувствовала себя человеком, а не придатком.
Светлана не простила её. Первые месяцы звонила, кричала, умоляла вернуться. «Ты эгоистка! Саша без тебя мучается!» — её слова резали, как нож. Ольга отправляла деньги, когда могла, но возвращаться не собиралась. Со временем звонки стали реже, но каждое сообщение было полно упрёков. Ольга знала — Саше плохо, мать измотана, но тащить этот груз она больше не могла. Хотела любить брата как сестра, а не как сиделка. И всё же, читая мамины слова, она спрашивала себя: «А если бы я осталась, кем бы стала?»
Теперь у Ольги своя жизнь. Работа в агентстве, друзья, планы на магистратуру. Но прошлое не отпускает. Она скучает по Саше, по его редким улыбкам. Любит мать, но не может забыть украденное детство. Светлана всё пишет, и каждое сообщение — как эхо того дома, откуда Ольга сбежала. Неизвестно, сможет ли она когда-нибудь вернуться, объясниться, помириться. Но она точно знает: в тот день, когда поезд увёз её из Нижнего, она спасла себя. И эта правда, хоть и горькая, даёт ей силы идти дальше.
