Невестка раздаёт вещи, связанные свекровью с любовью для внуков.
— Ну что тебе не нравятся эти носочки? Тёплые, аккуратные, цвет приятный. Осень на носу, скоро холода, самое время их носить, — спросила я у Лизы, разглядывая пару шерстяных носков, которые она только что протянула мне.
— Да узор какой-то бабушкин, — отмахнулась Лиза, поправляя прядь волос. — У меня же мальчик, он такое носить не станет. А свекровь уже столько навязала, что в шкафу места нет, всё не перемеришь.
— Ладно, давай сюда, — вздохнула я, забирая носки и кладя их рядом с вязаной кофтой, которую Лиза подарила мне на прошлый Новый год.
Анна Степановна, свекровь Лизы, недавно ушла на пенсию. Жила она в деревянном доме в Ярославле и была настоящей мастерицей. Её спицы создавали чудеса: шапки, варежки, свитера — всё получалось таким душевным, что загляденье. Но её привычка экономить иногда портила результат.
Она могла распустить старый шарф, чтобы связать из ниток что-то новое. Такие вещи часто выходили потрёпанными, с узелками, да и фасоны были немодные. Краски она выбирала наугад, что под руку попадётся. Поэтому Лиза, её невестка, либо выбрасывала подарки, либо раздавала подругам, даже не разворачивая.
Но для внука Анна Степановна старалась по-настоящему. Она копила свои скромные пенсионные деньги, покупала хорошую шерсть, вкладывала в каждую вещь душу. Эти носки, которые мне отдала Лиза, были сделаны на совесть: мягкие, с красивым узором. Я трогала их и чувствовала, сколько тепла бабушка хотела подарить внуку.
Как-то раз я выглянула во двор и ахнула: соседский пацан бегал в шапке, от которой Лиза недавно пыталась избавиться. То же самое было с жилеткой и шарфом — всё, что Анна Степановна вязала с любовью, Лиза раздавала, даже не примерив на сына. Я не могла понять, как можно так поступать. В этих вещах была часть души пожилой женщины, которая мечтала порадовать ребёнка.
Носки, отданные Лизой, идеально подошли моему сыну. Он носился по квартире, хвастаясь, какие они тёплые. Такие в магазине и не найдёшь! Я предложила Лизе поговорить со свекровью, объяснить, что ей не по вкусу. Но та только махнула рукой:
— Да зачем? Легче отдать, чем объяснять. Всё равно не поймёт.
Я смотрела на неё и чувствовала, как во мне копится обида. Не за себя — за Анну Степановну. Эта женщина с уставшими руками и добрым сердцем вязала ночи напролёт, думая о внуке. А её труд просто выбрасывали или раздавали, даже не поблагодарив.
Лиза продолжала ворчать: то свекровь слишком лезет в их жизнь, то советы даёт. Но я видела лишь её чёрствость. Анна Степановна не просто вязала — она пыталась быть ближе к семье, к внуку, которого видела раз в полгода. А Лиза лишь отмахивалась, как от надоедливой мухи.
Однажды я не выдержала. Мы пили чай у Лизы, и она снова раздавала вязаные вещи — на этот очередь кофточку для сына. Я взяла её в руки: шерсть как шёлк, узор тонкий, швы ровные. Представила, как Анна Степановна, сидя вечером у телевизора, кропотливо вывязывает каждый ряд. И не сдержалась:
— Лиза, ты понимаешь, сколько сил в это вложено? Она же для твоего ребёнка старается, а ты даже не смотришь!
Лиза закатила глаза:
— Ой, брось ты, ну кому это надо? Проще отдать, чем объяснять, что сейчас не носят такое. Всё равно обидится.
Я промолчала, но внутри всё переворачивалось. Мне было больно за эту женщину, чьи старания не ценили. Думала о том, как ей, если она узнает, что её подарки раздают посторонним. Может, она уже догадывается, но молчит, чтобы не портить отношения?
Теперь я стою перед выбором: брать вещи у Лизы или нет? Если возьму — будто поддержу её чёрствость. Если откажусь — она обидится, и дружбе конец. Но каждый раз, надевая на сына те носки, я чувствую стыд перед Анной Степановной. Её труд заслуживает благодарности, а не равнодушия.
Как быть?
