«Ты что, подкаблучник?!» — тёща ахнула, застав своего зятя у плиты в самом разгаре утренней готовки.
Лидия Петровна впервые за десять лет решила навестить нас в Москве. С тех пор, как мы расписались с её дочерью, Алиной, она ни разу не выбралась из своего родного Подольска — то дела, то здоровье, то огород не отпускал. А тут вдруг объявила: «Приеду, посмотрю, как вы там устроились. Квартиру в ипотеку взяли, работаете — должна же я убедиться, что моя девочка не пропадает!»
Честно говоря, я была рада. За все эти годы — ни звонка, ни письма, ни простого «как ты». Встретили её, как дорогую гостью: расстелили чистые простыни, накрыли стол, купили пуховый плед и тапочки с овечками. Старались изо всех сил — и я, и Алина. Хотя и без того дел хватало — работа, кредиты, быт. Но возраст почтенный, надо угодить.
Первые дни прошли тихо, без сюрпризов. А потом наступило воскресное утро. Я, наконец, позволила себе понежиться в постели — за неделю вымоталась, как курьер в час пик. А Алина встала ни свет ни заря. Она у меня рукодельница: и пирожки печёт, и супчики варит, а уж кофе с корицей — так это святое. Вот и решила сделать нам с её мамой сюрприз — приготовить завтрак.
Я ещё дремала, но сквозь сон слышала, как на кухне что-то шкворчит, шипит и пахнет свежей выпечкой. Улыбнулась в полусне. Моя хозяюшка. Моя заботливая Алина. Но эта идиллия закончилась в тот момент, когда на кухню ворвалась Лидия Петровна.
Её голос пробился сквозь дверь:
— Это что за безобразие?! Дочка, ты где?! Почему ты на кухне в семь утра?!
— Мам, просто решила завтрак приготовить. Ты же вчера устала. Сергей спит — пусть отдыхает. Я же люблю готовить…
— Брось эту сковороду, немедленно! Баба у плиты — это святое, а мужик в постели — позорище! Я не для того тебя растила, чтобы ты прислуживала! Твой отец сорок лет ложку в руках не держал, а ты тут блины месишь, как Золушка! Да он у тебя совсем распустился! Совсем подкаблучником стал, смотреть противно!
Я лежал под одеялом, прикидываясь невидимкой, и не знал — то ли ржать, то ли встать и защитить честь мундира. От её слов стало как-то не по себе. Жалко Алину, неловко за себя, да и вообще — как-то не по-людски.
Вылез, когда тёща уже начала закипать, как чайник. Алина стояла с половником в руках, на плите дымились оладьи, а Лидия Петровна тряслась от негодования и бормотала что-то про «нынешних мужиков» и «где её воспитывали».
Пришлось срочно заваривать пустырник — иначе инфаркт был бы неминуем. Я сел рядом, взял её за руку и спокойно, по-мужски пояснил:
— В нашем доме всё по-другому. Мы — команда. Алина работает, я работаю. Она готовит, я мою посуду. Мы помогаем друг другу. Разве это плохо?
Но она не слышала. Сидела, сжав губы, и смотрела на меня, будто я предатель родины. Без слов было ясно: «Испортили человека». А когда через пару дней она уехала, даже не попрощавшись, я понял — она так и не приняла наши порядки.
Позже Алина призналась, что та звонила отцу и причитала: «Наша девочка теперь за мужиком убирает, бедняжка, даже выходных не видит — с утра у плиты!» А я подумал: как же грустно — растить мужчину, который боится быть добрым. Которому внушили, что забота — это слабость.
Я не злюсь. Мне жаль. Её — потому что она выросла в мире, где кухня — тюрьма. Алину — потому что ей пришлось оправдываться за то, что её муж не боится фартука. И себя — потому что я искренне надеялся, что мы найдём общий язык.
Зато я знаю: моя жена — не «загнанная лошадь». Она человек, который любит. А если кому-то это не нравится — ну что ж, их проблемы.
