Был морозный вечер, когда я увидел их — женщину и девочку, сидящих на картонной коробке у старого гастронома в центре Перми.
Женщина выглядела измождённой, крепко обнимала ребёнка, будто пряча его от колючего ветра. Девочка, лет пяти, прижимала к себе потрёпанного плюшевого медвежонка с оторванным ухом. Перед ними стояла пластиковая кружка, где лежало несколько жалких рублей.
Я только что вышел из магазина с пакетами, но что-то в их глазах заставило меня остановиться. Сердце сжалось от боли. После паузы я подошёл.
«Добрый вечер, — тихо сказал я. — Хотите поесть? У меня есть кое-что из продуктов.»
Женщина подняла на меня усталый взгляд, полный осторожности.
«Было бы чудесно, — прошептала она еле слышно.
Я достал бутерброд, яблоко и пакет сока. Женщина поблагодарила, но больше всего меня поразила девочка. Она не бросилась к еде, а внимательно разглядывала меня своими большими глазами. Потом спросила тоненьким голосом:
«Ты богатый?»
Я растерялся. Оглядел себя — обычные штаны, куртка, ничего особенного.
«Нет, — ответил я. — А почему ты спрашиваешь?»
Она указала на мои пакеты.
«Ты купил всё это, даже не считая деньги.»
Я онемел. Её слова, такие простые, ударили прямо в душу. Прежде чем я собрался с мыслями, она продолжила:
«Мама говорит, что мы должны сначала подумать, прежде чем купить хоть что-то. Если возьмём еду — не хватит на трамвай. А если поедем на трамвае — может, останемся голодными.»
Грудь сдавило, как в тисках. Мать девочки грустно провела рукой по её волосам.
«Умная слишком, — вздохнула она. — Не под стать возрасту.»
Я присел, чтобы быть с девочкой на одном уровне.
«Как тебя зовут?»
«Алёнушка, — ответила она, едва улыбнувшись.
Я кивнул.
«Алёнушка, а мандарины любишь?»
Её лицо вдруг осветилось.
«Очень!»
Я достал мандарин и протянул ей. Она взяла его бережно, будто драгоценность.
«Мама раньше делала чай с мандариновыми корочками, — гордо сказала Алёнушка. — Когда у нас был свой дом.»
Я сглотнул ком в горле, стараясь не показать, как это меня растрогало.
«Должно быть, вкусно, — пробормотал я.
Женщина смущённо переступила с ноги на ногу.
«Извините, если неудобно просить… но если вы знаете, где можно переночевать… нам некуда идти.»
Я тут же достал телефон.
«Сейчас узнаю.»
После пары звонков нашёлся приют в пятнадцати минутах ходьбы.
«Вас там примут, — сказал я. — И накормят.»
Женщина расслабилась, словно с плеч свалилась гора.
«Спасибо вам… огромное спасибо.»
«Могу подвезти, если хотите.»
Она замялась, но потом согласилась.
Мы собрали их нехитрые пожитки — рваный рюкзак да пару свёртков — и пошли к машине. По дороге Алёнушка оживлённо рассказывала, что будет готовить, когда у них снова появится кухня.
«Гречку с молоком, оладьи, суп… и мамин чай с мандаринами!»
Её мать печально улыбнулась.
«Когда-нибудь, родная.»
У приюта их встретили приветливо. Прежде чем зайти, Алёнушка обернулась, крепко сжимая мандарин в руке.
«Я его оставлю, — серьёзно сказала она. — Для нашей будущей кухни.»
Глаза застилали слёзы, но я лишь кивнул.
«Хорошая мысль, Алёнушка.»
Возвращаясь, я не мог забыть её слова. Для меня мандарин — просто фрукт, который я беру в магазине, не глядя на цену. Для неё — это мечта, маленький кусочек счаИ теперь я каждый раз, покупая мандарины, вспоминаю её глаза, полные надежды, и понимаю, что настоящее богатство — это возможность делиться самым простым.
