В деревне Заречное, что раскинулась среди бескрайних полей подмосковья, бабу Марфу не жаловали. Сама она людей избегала, да и слово «избегала» — ещё мягко сказано. Людей она ненавидела, и в этом все селяне были единодушны. Здоровьем Марфа могла поспорить с рабочим быком: плечистая, высокая, выше многих местных мужиков, она заставляла их задирать головы, чтобы встретиться с ней глазами. Но этого взгляда никто не искал — на приветствия она не отвечала, бормотала себе под нос и шла дальше, не поднимая взора. Вернее, не опуская — ростом вышла богатырским.
Жила Марфа в центре деревни, в старом доме, который, как помнили старожилы, построил её отец. Дом окружал глухой забор, настолько высокий, что заглянуть за него осмеливались единицы. Баба Марфа была резка на расправу. Однажды летним вечером подгулявшие парни из любопытства попытались залезть на забор — посмотреть, как живёт эта затворница. Марфа, заметив их в окно, вышла на крыльцо с дедовским ружьём и, не проронив ни слова, выстрелила поверх голов. С тех пор её двор обходили стороной.
Хозяйство у Марфы было немаленькое: куры, гуси, кролики, пара коз. Сельчане перешёптывались: «Куда ей столько? Пенсии хватило бы, а она всё скупердяйничает». Птицу и кроликов Марфа резала сама, возила на базар в соседний городок, где всё распродавала за день. Деньги прятала за пазуху и возвращалась в свой крепкий дом. Из козьего молока делала сыр по старинному рецепту — дорогой, но, поговаривали, в столице у неё были постоянные покупатели. Птица — ухоженная, кролики — упитанные, яйца — крупные, всё без обмана. Марфа цену не сбивала, но товар разбирали быстро.
Когда в деревне заговаривали о ней, старожилы вспоминали: Марфа всегда была угрюмой. Мать её умерла, когда девочка ещё ползала по полу. Остались они с отцом — таким же здоровым и нелюдимым. Через несколько лет он привёз мачеху из соседнего села, но та, прожив месяц, сбежала с чемоданом на станцию. Кто-то шептался, что из-за Марфы она не прижилась. Так и остались отец с дочерью вдвоём. Когда Марфа подросла, отец уехал в город на заработки и пропал. Убили его, бросил ли он дочь из-за сбежавшей жены — никто не знал. Марфа осталась одна. Навсегда.
Замуж она не вышла. «Кто такую выдержит?» — судачили в деревне. Годы шли, люди умирали, рождались новые, а Марфа словно застыла во времени. Даже седина её не тронула — голову всегда покрывал платок, из-под которого виднелись лишь массивный подбородок, крючковатый нос и густые чёрные брови, будто вырубленные топором.
Однажды зимней ночью у соседей, Петровых, загорелся дом. Марфа, не говоря ни слова, явилась с багром и, пока пожарные ехали, вместе с хозяевами билась с огнём. Она так ловко разбирала горящие брёвна, что дом потом собрали почти из старого леса — ничего не успело сгореть дотла. Соседи благодарили, но Марфа лишь буркнула что-то и ушла, не повернувшись.
Когда Марфа умерла, в деревню приехала заведующая детдомом № 3, Анна Васильевна, с воспитательницами и десятком ребятишек. Сельчане, больше из любопытства, чем из жалости, толпой повалили к её двору. Там их ждал идеальный порядок: курятник, клетки для кроликов, сарай для коз — всё как на картинке. В доме — чистота, но пустота. Стол, стул, железная кровать с прогнувшейся сеткой, старый буфет с одной треснутой тарелкой, ложкой, ножом и кружкой без ручки. У окна — лавка, стёртая временем, а на печи — аккуратно сложенная одежда. И всё.
На столе лежал конверт, подписанный твёрдым почерком: «Анне Васильевне Мироновой от Марфы Семёновны Ковалёвой». Заведующая взяла конверт, вскрыла и прочла записку, вырванную из тетради. Позже она рассказала: двадцать лет Марфа каждый месяц переводила детдому деньги — немалые, они очень выручали. В записке было написано: «Дом, хозяйство и всё имущество завещаю детдому № 3. Дети ни в чём не виноваты».
Сельчане молчали, глядя на пустой дом. Кто-то вспомнил, как Марфа, ещё девчонкой, сидела у реки, глядя на воду, словно ждала кого-то. Кто-то шепнул, что отец её, может, и не пропал, а сбежал, бросив дочь одну. А она, заковав сердце, всю жизнь несла этот крест. И только детям, чужим и невинным, отдала всё, что у неё было.
