Вспоминаю теперь, как всё тогда сложилось, будто дело давно минувших дней…
Моя дочь Люба была словно ураган в ясный день. Мы с мужем растили её в тишине и уюте, в нашем доме на окраине Нижнего Новгорода никогда не слышали ни криков, ни брани. Но Люба переняла нрав моей матери — горячий, своенравный, неугомонный. Бабушка её, хоть и не застала, славилась тем, что стояла на своём до последнего, обижалась по пустякам и никого не слушала. Люба, будто по наследству, переняла всё — каждую её черту. И это разрывало мне сердце.
Люба не терпела ни малейших замечаний. Любые слова она пропускала мимо ушей, а то и вовсе встречала в штыки. Мы с мужем годами уговаривали её, направляли, но всё было тщетно — хоть головой об стену бейся. Уже в садике она научилась вить из людей верёвки, добиваясь своего с невинной улыбкой. Она слышала лишь то, что хотела, а не то, что нужно было сказать. Малейший упрёк вызывал слёзы, крики, потопы истерик. В отрочестве мы с мужем просто не знали покоя — боялись, как бы не связалась с плохой компанией, не схватилась за сигареты или, не приведи Господь, не оступилась. Слава Богу, худшего не случилось, но нервы она нам истязала до крайности.
После школы Люба вдруг объявила, что взрослая, и съехала — собрала вещи и с подругой сняла комнату в центре. На учёбу она махнула рукой, решив, что работа важнее. Два года почти не виделись. Звонила редко, не приезжала вовсе. Я с каждым днём старела от тревоги, каждую ночь ждала звонка — то ли из больницы, то ли из милиции. Но потом что-то изменилось. Люба стала захаживать по выходным — сначала редко, потом чаще. Мы пили чай, не вспоминая прошлого, и я надеялась, что буря утихла.
Пробовала научить её готовить, вести дом — но она тут же отмахивалась: «Сама разберусь!» Вскоре выяснилось, что у Любы появился парень — Степан. Тихий, добродушный, он умел гасить её вспышки, превращая ссоры в шутку. Рядом с ним дочь казалась спокойной, даже счастливой. Скоро они сыграли свадьбу, и я вздохнула свободнее — думала, наконец образумилась. О, как же я ошибалась…
Их семейное счастье длилось недолго. Характер Любы взял своё. После каждой ссоры она прибегала к нам и оставалась ночевать. Зная её ненависть к советам, я молчала, лишь смотрела со стороны. То клялась, что больше не вернётся к мужу — а через пару дней они мирились, будто ничего и не было. Я держала язык за зубами, боясь нарушить этот хрупкий мир.
Но Степан не был терпелив до бесконечности. Однажды, вернувшись после очередной ссоры, Люба нашла лишь записку. Он ушёл, предложив развод. В тот день дочь словно обезумела. Брошенная мужем, да ещё и без работы… Две недели я ходила за ней, как за малым ребёнком: кормила, утешала, ночи напролёт разговаривала. И вот однажды, войдя в дом, увидела её с чемоданом в руках.
— Это всё из-за тебя! — бросилась она на пороге.
— Здравствуй, родная… Куда собралась? Чем я провинилась? — опешила я.
— Ты виновата, что Степан меня бросил! Видела, как он меня мучает, могла бы вразумить! — кричала она.
— Ты сама всегда твердила: «Не лезь!» — возразила я.
— А ты попробовала бы хоть раз! А ты просто смотрела, как мой брак рушится! — каждое её слово било по сердцу, будто ножом.
— Не смей так говорить! Не я устраивала ваши ссоры! Вы взрослые, сами решали. При чём здесь я?
— Конечно, ты всегда ни при чём! Спасибо за «поддержку»! Я была права, что ушла после школы. Жаль, что вернулась! — выкрикнула она и выбежала, хлопнув дверью так, что стёкла задрожали.
Я осталась одна, оглушённая. Все эти дни я заботилась о ней, не лезла в её жизнь — как она сама и хотела. А теперь, оказывается, я виновата во всём. Моя девочка так и не повзрослела — всё ищет, на кого бы переложить свои беды. Душа рвётся оттого, что она видит во мне плохую мать. Но я устала оправдываться. Пусть живёт, как хочет. Только вот… почему так больно?
