Декабрь 12-й, 2023
Сегодня хочу записать историю, которая не выходит у меня из головы. Речь о моей двоюродной сестре — Ольге. Душа нараспашку, руки золотые, сердце доброе. Двенадцать лет подряд она после работы шла к бабушке — Галине Степановне. Мыла полы, таскала тяжёлые сумки с рынка, драила плиту до зеркального блеска, вручную выколачивала ковры во дворе. И всё это — без единого стона. Просто потому, что в детстве именно эта бабушка заменила ей мать, когда та пропадала на работе или возилась с младшим братом.
Ольга всегда считала Галину Степановну самым родным человеком. Та научила её печь блины с секретным ингредиентом, водила в цирк, когда мать забывала, спасала от школьных двойк и шептала на ухо: “Ты — молодец”, когда сверстники дразнили. Ольга выросла, устроилась бухгалтером, родила дочку, а бабушка оставалась её тылом. И когда Галина Степановна стала сдавать — давление скакало, ноги отекали, лекарства путались — Ольга взяла всё на себя. Сама. Без напоминаний. Квитанции — Ольга. Поликлиника — Ольга. Уколы — Ольга. А родная дочь бабушки — мать Ольги — жила в трёхкомнатной квартире, ездила на новой иномарке, но за двенадцать лет ни разу не принесла даже банки грибов, закатанных на зиму.
На днях Ольгу сократили. Без предупреждения, как это обычно бывает. Сбережения таяли, и она поняла: новую съëмную квартиру не потянет. Тогда она, с дрожащими руками, решилась на разговор. Пришла в воскресенье, как всегда, вымыла окна, развесила бельё, заварила ромашковый чай. Села рядом и тихо сказала:
“Бабушка, я ничего не требую. Но, может, оформишь квартиру на меня? Не сейчас, просто… на будущее. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Не хочу с ребёнком по чужим углам скитаться. Я для тебя почти как дочь…”
Ответ бабули резанул, как зимний ветер:
“Нет, Оля. Квартира достанется моей дочери. Твоей матери. Как положено. А потом — пусть хоть продают.”
Ольга онемела. Горло сжало, будто удавкой. Будто все эти годы — выглаженные простыни, натруженные руки, бессонные ночи у бабушкиной кровати — ничего не значили.
Она ушла, не попрощавшись. Прошла неделя, а она всё не может переступить порог бабушкиного дома. Сидит, смотрит в стену и спрашивает:
“Я ведь все эти годы ничего не просила. Разве не заслужила? Разве плохо хотеть крыши над головой для дочки? Почему бабушка, которая всегда меня любила, вдруг увидела во мне корыстную душу?”
А я… я не знаю, что ответить. Знаю Галину Степановну с пелёнок. Женщина она строгая, как устав. Для неё закон крови — нерушим. Кто бы ни ухаживал — имущество должно идти по “правильной линии”. А остальное — “так и должно быть”, не более.
Но разве любовь меряется родословной? Разве не тот ближе, кто был рядом в трудную минуту?
Теперь Ольга разрывается между обидой и долгом. Не хочет ранить бабушку, но и притворяться, будто ничего не случилось, не может.
Старики, видимо, боятся. Боятся признать, что родная дочь оказалась чужой, а внучка — роднее. Боятся, что одна бумага перевернёт всю жизнь.
А Ольга… Ольга теперь варит супчики только для своей дочки. И учит её: “Будь благодарной. Потому что чёрная неблагодарность — больнее любой раны.”
