Вот тебе и удобный. Пока нужен — помнят, а как отпал — и след простыл.
Артём приехал за женой к тёще — забрать после очередной «лёгкой размолвки». Притормозил у покосившегося панельного дома, поправил воротник и зашагал к подъезду. Уже почти дошёл, как вдруг заметил чью-то тень у окна на первом этаже. В груди резко кольнуло.
— Мам? Ты что тут делаешь? — ошарашенно выдохнул он, узнав мать.
— Тихо, — прошипела Галина Ивановна, — подойди сюда.
— В чём дело? — нахмурился Артём.
— Подойди и послушай сааам, — она мотнула головой в сторону приоткрытой форточки.
Из квартиры тёщи доносились весёлые голоса. Говорили громко, без стеснения. Это были Света — его жена — и её мамаша.
— Ма, ты б видела их рожи! Особенно эта старая — вся в соплях: «Я виновата, не уследила за внуком!» — Светка фыркнула. — Всё по накатанной. А мой Артёмушка — просто золото: чуть писк — сразу бросается спасать, как верный пёс. Даже в больницу потащился. Я ж знала, что без этой «беременности» он бы и кольцо не всучил.
— Свет… это же низко, — нерешительно пробурчала мать.
— Да ладно тебе! Главное — вытянуть у него эту трешку в центре. Ты ж не забыла, что у них квартира в хорошем районе? Я уже намекнула — мол, с ребёнком надо съезжаться. А там как-нибудь и стариков подвинем. Артём-то не из тех, кто скандалит. Его тихо, аккуратно… вести можно. Куда мне надо.
Артём стоял, будто ему ледорубом по груди прошёлись. Каждое слово впивалось, как нож. Рядом мать сжала его руку так, что кости хрустнули.
— Слышал? — прошептала она.
Он кивнул. Лицо стало серым, как тротуар после дождя.
— Пошли.
Они поднялись в квартиру. Артём резко ткнул в звонок. Дверь распахнула Света, вся сияющая — видно, ещё не отошла от своего триумфа.
— Родной! Ты чего так скоро? — залилась она, неестественно улыбаясь.
— Слова не трать. Сам всё привезу, — ровно сказал Артём. — Завтра подаю на развод.
— Чего?! Ты спятил? С чего вдруг?
— Потому что всё услышал. Про «беременность», про квартиру, про то, какой я удобный. Спасибо, что быстро расставила точки над «i».
Света попыталась вставить что-то, но язык будто прилип к нёбу.
Галина Ивановна лишь бросила в сторону бывшей снохи:
— А я-то себя корила. Думала — не поладили, не сошлись характерами. Ан нет — материнское сердце всегда чует подвох. Просто не хотела верить.
Они ушли. Артём не оглядывался. В груди стало легче — будто сбросил мешок с цементом, который таскал годами. Шёл молча, а мать — впервые за долгое время — не лезла с советами, просто крепко держала его руку. Немая поддержка, которая значила больше, чем все слова на свете.
