**Дневник. Новая глава в старой избе.**
— Мам, ну зачем тебе это? У нас тепло, уютно, а ты там одна, в глуши, в этой развалюхе? — голос Светланы дрожал, будто вот-вот сорвётся в плач.
— Не переживай, родная. Я здесь — как рыба в воде. Душа давно тосковала по тишине, — спокойно ответила Тамара Семёновна, укладывая в мешок последний свитер.
Решение далось ей без сожалений. Их двушка в городе, где они ютились впятером — она, дочь, зять и двое внуков — стала тесной, как клетка. Вечные споры Светы с Димой, нервы, хлопанье дверьми — всё это душило сильнее, чем теснота. А Мишутка уже в школу ходил, и Тамара поняла: бабушкины пироги больше не нужны. Её забота стала обузой.
Старая изба под Вологдой, доставшаяся от деда, сперва казалась насмешкой. Но когда она разглядывала фотографии — заросший малинник, покосившуюся баньку, сундук с её детскими игрушками, — сердце ёкнуло: это её место. Там были покой, память, тишина и… может, что-то ещё. Интуиция шептала: пора.
Переезд занял день. Дочь умоляла остаться, рыдала, но Тамара лишь улыбалась и гладила её по волосам. Не обижалась. Молодые — живут своей жизнью. А у неё — своя дорога.
Дом встретил её крапивой по пояс и покосившимися воротами. Пол скрипел, в углах вились паутины, а воздух пах затхлостию и забытьём. Но вместо страха Тамара ощутила странный подъём. Сбросила платок, закатала рукава и принялась за дело. К ночи в избе уже пахло свежевымытыми полами, дымком из печи, а на столе стоял самовар, привезённый из города.
Наутро она пошла в сельпо — за краской, тряпками, мелочёвкой. По дороге заметила мужика, копошащегося у соседского огорода. Коренастый, с проседью в бороде, но глаза — тёплые, как печка.
— Доброго здоровья, — кивнула Тамара.
— И вам не хворать. К кому пожаловали? Или новосёлы? — отряхнул ладони о фартук.
— Насовсем. Я Тамара. Из Питера. Дом дедовский.
— Николай Фёдорович. Через дорогу. Нужна помощь — стучите. У нас народ дружный, не бросим.
— Спасибо. А может, сразу на чай? Новоселье справим. Да и поговорим.
Так и завязалось. Сидели на завалинке до темноты, хлебали чай с мёдом и вспоминали былое. Оказалось, Николай — вдовец. Сын в Москве осел, звонит раз в год, а сам Николай, как и Тамара, давно чувствовал себя лишним.
С тех пор он стал своим. Притащил доски, починил крыльцо, подлатал крышу. Осенью принёс берёзовых полешек для печи. А по вечерам они играли в дурачка при свете керосиновой лампы, смеялись над старыми анекдотами.
Жизнь Тамары потихоньку наладилась. Развела палисадник, посадила смородину, начала печь блины, на которые сходились все окрестные старушки. Света звонила часто, просила назад. А Тамара лишь качала головой: «Дочка, я здесь не одна. Я дома. И впервые за долгие годы — на своём месте».
Так и сошлись две одинокие души. Среди кривых изб, среди травы по пояс и тихих деревенских рассветов. Сошлись, чтобы доказать: и в шестьдесят можно начать с чистого листа. А старые стены — вовсе не конец, а начало.
