“Швабра” для Витьки — и для всей семьи
Витька, как всегда, зашёл в квартиру, швырнул ключи на тумбочку и сразу направился на кухню. Катя стояла у плиты, помешивая манную кашу — любимое блюдо их детей. Даже «привет» не сказал.
— Где тут у нас швабра? — бросил он через плечо, голос ледяной.
— Какая швабра? — обернулась Катя, глаза округлились.
— Обычная. Полы мыть. А то смотреть противно, как ты дом запустила! — процедил он и, не дожидаясь ответа, вышел.
Катя замерла. В голове не укладывалось — что это? Куда делся её Витя, который раньше ласково звал её Катюшей и сам мыл посуду?
Раньше всё было иначе. Витя приходил с работы, скидывал куртку и сразу хватал тряпку. Для него не было «женских» дел — он просто помогал. С улыбкой. После ужина обнимал Катю, уговаривал прилечь, а сам возился у раковины.
Жили душа в душу. Гулянки, кино, друзья. Потом родилась Настенька. Витя светился. Через пару лет — Алёшка. Все ахали: семья — мечта, дети — ангелы, любовь — на века.
— Кать, тебе ж прямо в яблочко с мужем, — вздыхали подруги. — Таких сейчас днём с огнём не сыщешь.
Катя верила, что их чувства — навсегда.
Но постепенно всё изменилось. Витя стал приходить злым. Силы кончились, нежность испарилась.
— Почему тут как после нашествия монголов? — ворчал он. — Я вкалываю, а ты ужин приготовить не можешь? Чем ты вообще занималась?
Катя пыталась объяснить. Про то, как Алёшка размазал кашу по стенам, как Настя за ним носилась, как потом всё оттирала, стирала, успокаивала. Но Витя не слышал. Злился. Устал. Стал чужим.
Однажды она резала лук и не понимала — слёзы от лука или от обиды?
— Мама же говорила… — шептала она. — Не растворяйся в муже. Любовь любовью, но если себя не уважать — сядет на шею и ноги свесит.
А ведь Катя была уверена — они с Витей две половинки. Чувствовала его даже без слов. Теперь же… будто всё это был обман.
А Витя, почувствовав её покорность, решил — значит, виновата. Молчание стало для него доказательством. Он превратился в доме в строгого судью. Катя чувствовала — её мир трещит.
Но, видимо, их семейный ангел-хранитель решил вмешаться.
Позвонили с работы. Освободилось место, куда Катю давно звали. Зарплата — выше, график — удобнее. Коллега вышла на пенсию. Если согласится — должность её.
Мама предложила посидеть с детьми, пока не оформят в садик. Катя, окрылённая, сходила в парикмахерскую, обновила гардероб. Решила — хватит, пора возвращаться к себе.
А Витя тем временем… остался без работы. Контора разорилась. Он растерялся, но виду не подавал:
— С детьми справлюсь сам, не волнуйся. Резюме рассылаю, вакансии смотрю. Если что — твою маму подключим.
Катя не спорила. Поддерживала. Впервые за долгое время — спокойно и твёрдо.
Две недели Катя вникала в работу. Дома вроде всё шло своим чередом. Но через месяц заметила — пыль в углах, бельё не разобрано, дети капризничают. Витя нервничает. Она аккуратно заметила:
— Что-то ты, Вить, расслабился. Я работаю, деньги в дом ношу, а тут бардак.
Голос был мягким, но точным. Не обидно — по делу. И Витя сдулся. Понял.
— Кать… Я был идиотом. Только сейчас дошло, как тебе было тяжело… — признался он вечером. — Утром Настя с Алёшкой подрались из-за машинки. Пока разнимал, каша убежала. Пришлось яичницу жарить — Алёха отказался. Пока плиту оттирал, Настя молоко пролила. И тут звонок — собеседование по зуму. В ужасе, в фартуке, подключился. Но знаешь… меня взяли. Через неделю выхожу. Твоя мама пока посидит?
Катя кивнула. В глазах — тишина. Та, что бывает, когда всё наконец встаёт на свои места.
Теперь она знала — он понял. Прочувствовал на своей шкуре. Больше не будет вопросов про швабру. Будет ценить. Не из-под палки — а потому что осознал.
Вечером сидели вдвоём, пили чай. Настя рисовала, Алёшка строил крепость из кубиков.
Катя взглянула на мужа. Впервые за долгое время улыбнулась.
Он поймал её взгляд.
— Прости, что был слепым, — тихо сказал. — Можно завтра я ужин приготовлю?
— Можно, — усмехнулась Катя. — Только швабру не трогай. Теперь это мой символ власти.
Оба рассмеялись. Впервые за долгое время — вместе.
