Когда-то давно, в одной московской квартире на Арбате, случилась история, которую Татьяна Ивановна до сих пор вспоминает с улыбкой.
В тот вечер дом будто предупреждал её: сквозь дверь валил дым, по лестнице стекала мыльная вода, а воздух дрожал от напряжения. Но Татьяна Ивановна — женщина с характером, директор крупного московского завода — не из робкого десятка.
Она распахнула дверь, бросила на тумбу букет с банкета, скинула туфли и сунула босые ноги в тапки. Хотя, глядя на потоп, лучше бы надела калоши. В квартире стоял грохот, шипение, а из угла доносился кошачий вопль.
— Сашка?! Ты там совсем с ума сошёл?! — прогремел её голос, пробиваясь сквозь чад и запах гари.
Санька выскочил из глубины квартиры — в семейных трусах, босой, с лицом, перемазанным сажей, синяком под глазом и полотенцем на голове, словно бедуин в пустыне. Выглядел он так, будто не праздник готовил, а из огнемёта по врагу палил.
— Танюш… Ты же на корпоративе должна быть… Не раньше полуночи… — пробормотал он виновато.
Татьяна Ивановна, не удостоив его взглядом, опустилась на табурет и, закрыв глаза, сказала твёрдо:
— Вали правду. Без «лапонька» и «не кипятись». Я кипятилась, когда в девяностые бандиты завод захватить пытались. Кипятилась, когда бизнес на грани стоял. Теперь у меня нервы как канаты. Так что говори — что натворил?
Сашка сглотнул.
— Хотел сюрприз… Убраться, постирать, мясо запечь…
— Мясо?!
— Ну, сначала мясо… Потом стиралка потекла… А там — кот.
— Жив?!
— Ещё как! — возмутился Санька. — Просто мокрый. И злой. Я клянусь — когда машинку закрывал, его там не было!
— В закрытую машинку он сам залез?!
— Ну… провалился, может…
Татьяна схватилась за голову.
— Ладно. Дальше.
— Запах почуял — духовка горит. Открыл — мясо углём стало. Масло плеснул — пламя до потолка. Брови опалил. Тут кот орать начал. Кинулся к машинке — дверцу заклинило. А за стеклом — глаза, как у беса. Взял ломик — разбил. Кот вылетел — и пошло…
— Боже…
— Он две вазы разбил, ковёр испортил, шторы сорвал, шампанское опрокинул. Соседи снизу кричали, что вызовут участкового и бабку-знахарку. Я его поймал, привязал. Сушил. А тебе… сюрприз хотел…
Татьяна молча прошла в зал. Картина могла бы сразить наповал, но не её. Кот, привязанный к батарее, с мордой, обмотанной платком. Дым. Лужи. Разгром.
— Он же не хотел сидеть! — оправдывался Санька. — Я думал — не высохнет…
Татьяна развязала кота, вытерла его полотенцем и прижала.
— Дурак ты, Сашка. Он мог задохнуться. Хотя после стиралки ему теперь хоть в печку лезь.
Она села на диван и посмотрела на мужа.
— Ну?
— Ну что? — вздохнул тот. — В петлю лезть или подождать?
— Поздравляй, болван. Сегодня Восьмое марта.
Санька вспыхнул, рванул в комнату и через минуту вернулся с важным видом, опустился на колени.
— Танюшка, свет очей моих. Тридцать лет вместе, а ты всё краше. Сильная, мудрая, терпеливая. С праздником!
Он протянул коробочку с колечком и помятые розы.
— Цветы были целые… пока кот… ну, ты поняла…
Татьяна вздохнула, понюхала букет.
— Хоть пахнут, а не гарью. Сань, хватит экспериментов. Просто цветы. Просто обними. Просто не сжигай квартиру. Ладно?
— А хотелось по-особенному… На работе тебе шедевры дарят, а я… хотел от души.
— Получилось, — усмехнулась она. — И от души, и с огоньком. Да ещё и с пожарной тревогой. Пошли. Разгром разбирать. А то соседи бабку-то и правда вызовут.
Кот в этот момент зевнул, обвил хвостом её ногу и с вызовом фыркнул в сторону Саньки.
Праздник удался. На всю жизнь.
