Быть вдовой в тридцать два — это не просто горе. Это каждодневный бой, где нельзя показать слабину. Особенно когда на руках маленький ребёнок, а впереди — вечное чувство вины перед собой, перед жизнью, перед дочкой. Муж погиб внезапно — автокатастрофа, обычное утро, без прощаний. И я осталась одна с крошечной Алиной и ощущением, что больше не будет ни солнца, ни тепла, ни завтра. Видно, судьба решила проверить меня на прочность.
К счастью, после института меня сразу взяли на работу — не самую престижную, но надёжную. Материнство не убило мою карьеру, но сделало каждый шаг в два раза тяжелее. Я экономила на всём, вставала затемно, возвращалась затемно, вымотанная. Держалась только благодаря маме. Именно она тогда стала моей опорой: кормила, гуляла с Алиной, помогала с уроками. Без неё я бы сломалась.
Первые годы прошли как в тумане. Я даже не думала, что когда-нибудь снова пущу в сердце мужчину. Да и как? Ребёнку нужен был отец, а я не могла даже слово «любовь» произнести без слёз. Алина росла, потом школа, подростковые бури. Ругались, мирились, снова спорили, но я всегда была рядом. Хотела, чтобы она выросла сильной, но не чёрствой. Старалась, как могла.
Когда она поступила в университет, я решила отойти в сторону. Не лезть, не стоять над душой. Иногда спрашивала про её молодого человека, но ответы были скупыми. Это её жизнь, её выбор. Я своё уже прожила… Так думала, пока коллега, Дмитрий, не пригласил меня в театр. Сходили пару раз. Ничего не вышло. Я всё ещё жила прошлым, а он — воспоминаниями о бывшей жене. Разошлись без скандалов. Но я вспомнила, что я женщина. Что могу смеяться, слушать комплименты, принимать цветы. Этого мне давно никто не дарил.
Прошли годы. Алина вышла замуж, родила сына — я стала бабушкой. Зять у неё хороший, терпеливый, спокойный. Даже её нрав выдерживает — значит, любит. Я радовалась за них. Думала, на этом моя жизнь и закончится. Но она вдруг… началась снова.
Сергей появился неожиданно. Мы столкнулись на выставке. Он — вдовец, я — вдова. Сначала просто разговоры. Потом — прогулки, звонки, долгие беседы. Он работал экономистом, полжизни провёл в командировках. Умный, внимательный, с тёплым взглядом. Мне с ним было легко. Без тревог. Без надрыва. Просто — родная душа.
Но стоило мне о нём заикнуться, как дочь превратилась в лёд. Алина буквально кипела от злости. Её бесило всё: его борода, его смех, его возраст (он младше меня на два года). Даже то, что он заранее оформил наследство на детей — для неё это было подозрительно. Говорила, что я слишком доверчивая, что мной манипулируют. Не слушала, перебивала, уходила, когда я пыталась объясниться. А я ведь никогда не просила у неё ни совета, ни благословения…
Она стала приходить реже. Раз в месяц, иногда с внуком, иногда одна. Смотрела с упрёком, будто я её предала. А я… я ведь всю жизнь жила ради неё. Всё отдала. Даже своё счастье — в жертву материнству.
Пару раз я солгала — сказала, что мы с Сергеем расстались. Только бы не видеть этой боли в её глазах. Но я устала. Устала прятать свою любовь, словно это грех. Мне больно, что дочь ставит ультиматум: он или я. Разве взрослые дети вправе отнимать у родителей последний шанс на счастье?
Может, стоит собрать всех за одним столом. Поговорить. Без криков, по-человечески. Но я боюсь: вдруг ссора, вдруг порвётся последняя ниточка между нами. Не знаю, как быть. Бороться за своё право любить — или сдаться и снова остаться одной ради мира в семье.
Пока молчу. Пока жду. Но внутри кричит: я ведь тоже живой человек, и я имею право на любовь — даже в шестьдесят.
