Мама брала с меня деньги за мою же комнату, а теперь требует, чтобы я её содержала: спустя годы я наконец ответила.
Мне исполнилось восемнадцать, и мама без тени сомнения заявила: «Ты теперь взрослая. Либо плати за жильё, либо ищи себе другой угол». Она сказала это спокойно, будто требовать с родной дочери арендную плату за её же детство — самое обычное дело. Я даже не сразу осознала, как это больно — услышать такое от человека, которого ты любишь с пелёнок.
Всю жизнь мама повторяла, что квартира — её. «Тут ничего не твоё, это мой дом», — говорила она, даже когда мне было лет семь. Она врывалась ко мне без стука, копалаcь в вещах, запрещала передвинуть даже стол. Я жаловалась, что кровать стоит прямо у батареи — от духоты болела голова, было нечем дышать. В ответ слышала, что я всё выдумываю. Только когда меня однажды вырвало и врач объяснил, что это из-за перегрева, она со скрипом разрешила сдвинуть кровать.
Я, как любой ребёнок, любила маму. Слишком долго верила, что любовь — это терпеть. Думала: если буду послушной, она наконец меня увидит. Но мама замечала меня, только если я не мешала. Молчишь — тебя как будто нет.
После школы я поступила в институт в нашем городе. Мама не пришла на выпускной. Зато в день моего совершенноления явилась с ультиматумом: «Платишь или съезжаешь. Я тебя вырастила — мой долг выполнен». Работы у меня не было, родни тоже. Пришлось согласиться.
На следующее утро я уже мыла посуду в ночную смену в забегаловке у вокзала. Днём — пары. Спать было некогда. Все деньги уходили на «аренду» у собственной матери и дешёвую еду. Первые месяцы — сплошной ад. Но потом меня перевели в помощницы повара. Появился свет в конце тоннеля — и появился Сергей.
Он работал официантом, снимал комнату, приехал из глубинки. Виделись редко — у обоих график жесть. Но каждую минуту с ним я ценила. Как-то раз рассказала ему про маму. Он слушал и не верил. «У нас в семье всегда было туго, — сказал. — Но родители последнюю картошку делили. Даже если сами голодали».
Он не выдержал и предложил переехать к нему. Вместе снимать выгоднее. Я даже не раздумывала. Когда выносила вещи, мама ни слова не сказала. Только следила, чтоб не прихватила её сковородку или табуретку. Постель не отдала. На прощание бросила: «Завтра поменяю замки». Хлопнула дверью перед носом.
Мы с Сергеем стали жить вместе. Через год поженились. Сначала перебрались к его родителям, потом сняли домик, а потом купили его. Завели детей, хозяйство. Работа, дом, семья — всё, как я мечтала.
Прошло почти десять лет. Полгода назад мама мне позвонила. Номер я не меняла, вот и дозвонилась. Говорила так, будто мы вчера виделись. «Почему не пишешь? Почему не навещаешь?» — и, не дожидаясь ответа, перешла к сути. Осталась без работы, пенсия пока не светит. «Ты должна мне помогать. Я тебя подняла, теперь твой черёд».
Я слушала и чувствовала, как дрожат руки. И впервые в жизни высказала всё: про её «заботу», про плату за детство, про одиночество и обиды. Голос срывался. Говорила, пока не закончились слова. А она… Молчала. Потом холодно бросила: «Ладно. Переводи деньги».
Я положила трубку. Заблокировала её номер. Но она звонила с других. Писала, угрожала судом. Требовала алименты.
Теперь я не чувствую вины. Я не должна. Никому и ничего. И впервые в жизни говорить это вслух — не страшно.