На холодной скамейке в сквере небольшого городка под Нижним Новгородом сидел пожилой мужчина, кутаясь в поношенную куртку. Когда-то он носил её, работая слесарем на заводе. Владимир Семёнович — пенсионер, вдовец, отец единственного сына и, как он считал, счастливый дедушка. Но всё рухнуло в один день, словно песчаный замок под натиском волны.
Когда сын привёл в дом свою жену Ирину, сердце Владимира сжалось от тревоги. Её слащавая улыбка и холодные глаза были словно гроза на горизонте. Она не кричала, не скандалила, но методично убирала из их жизни всё лишнее. И Владимир понял это сразу.
Сначала пропали его вещи. Книги, собранные за жизнь, отправились в кладовку. Старый диван, где он любил читать, стал “несовременным”. Даже его любимая кружка с надписью “Лучшему папе” куда-то исчезла. Потом начались намёки: “Пап, тебе бы чаще на воздух выходить”. А вскоре прозвучало: “Может, тебе к тёте Маше в деревню перебраться?”
Владимир не стал спорить. Собрал узелок — две рубашки, фото покойной жены Галины — и ушёл. Без слов, без слёз, только с тяжёлым камнем в груди.
Он скитался по заснеженным улицам, пока не оказался в старом скверике, где когда-то гулял с сыном. Здесь он сидел часами, пока воспоминания не начинали греть сильнее, чем зимнее солнце.
В один особенно морозный день, когда ветер пробирал до костей, раздался голос:
— Володя? Владимир Семёнович?
Он поднял глаза. Перед ним стояла женщина в пуховом платке. Лицо знакомое, но имя вспомнилось не сразу. Лидия Петровна. Первая любовь, потерянная из-за армии, а потом забытая после женитьбы.
В её руках был термос и сверток с пирожками.
— Ты как здесь оказался? Совсем замёрзнешь… — в её голосе была искренняя тревога.
Этот простой вопрос растопил лёд в его сердце. Владимир молча взял чашку горячего чая. Слёз не было, но ком в горле мешал дышать.
Лидия села рядом, будто не прошло сорока лет.
— Я тут живу недалеко, — начала она. — А ты… почему один?
— Сквер родной, — слабо улыбнулся он. — Помнишь, как мы тут гуляли?
Она кивнула, глаза её стали мягче.
— А теперь… — Владимир тяжело вздохнул. — Сын женился, квартира его. Жена сказала: или я, или она. Он выбрал её. Не осуждаю. Молодые — своя жизнь.
Лидия молча разглядывала его потрескавшиеся от холода руки.
— Пойдём ко мне, — вдруг сказала она. — Согреешься, поешь. Завтра разберёмся. Сварю щи, поговорим.
Он долго смотрел на неё, не веря. Потом спросил:
— А ты… как одна?
Глаза её затуманились.
— Муж погиб давно. Детей не случилось. Работа, пенсия, кошка… И вот ты. Первый, с кем чай пью.
Они сидели, пока снег укрывал сквер белым покрывалом.
Наутро Владимир проснулся не на улице, а в комнате с кружевными занавесками. Пахло свежими блинами.
— Проснулся? — вошла Лидия с тарелкой. — Когда ты в последний раз домашнее ел?
— Давно, — хрипло ответил он. — Сын с женой фастфудом питались.
Он стал оживать. Чинил краны, рассказывал истории из молодости. Лидия слушала, варила борщ, штопала ему носки. Она дала ему то, чего он не знал годами — чувство дома.
Но всё изменилось, когда к калитке подъехала машина. Из неё вышел мужчина. Сын, Андрей.
— Здрасьте… — начал он неуверенно. — Вы не знаете, Владимир Семёнович тут?
Лидия сжала сумку.
— А ты кто ему?
— Я… сын. Ищу его. Ирина ушла. Оказалось, я был слеп.
Владимир сидел за столом. Увидев сына, онемел.
— Пап… — голос Андрея дрогнул. — Прости.
Тишина повисла тяжёлой завесой.
— Прощаю, — наконец сказал Владимир. — Но домой не вернусь.
Год спустя они с Лидией приходили в тот сквер. Держались за руки, кормили голубей.
— Жизнь — штука странная, — однажды сказал он. — Выгонят, и кажется — конец. А потом кто-то протянет руку — и вот уже новый дом.
— Значит, не зря на скамейке встретились, — улыбнулась Лидия.
Они жили тихо, не расписываясь. Но их дом был полон тепла — в аромате щей, в песнях по радио, в заботливых взглядах.
Через два года к калитке подошёл Андрей с мальчиком.
— Пап, это твой внук Дима.
Ребёнок протянул рисунок: сквер, скамейка, два человека.
— Это вы с бабой Лидой, — прошептал он. — Я хочу дедушку.
Владимир обнял мальчика. Сердце оттаяло.
— Ты снова живёшь, Вова, — сказала как-то Лидия.
Он взял её руку.
— Благодаря тебе.
Они расписались тихо, в присутствии Андрея и Димы.
— Поздно женитесь, — усмехнулась работница ЗАГСа.
— Для любви возраста нет, — ответила Лидия.
Годы шли. Дима вырос, написал книгу о деде.
Лидия ушла тихо, во сне. Владимир держал её руку, шептал: “Спасибо”.
Однажды он лёг на скамейку и закрыл глаза. Перед ним стояла Лидия.
— Пора, Вовочка, — улыбнулась она.
Он шагнул к ней.
На скамейке теперь табличка: “Здесь рождается надежда. Не проходите мимо”.
Теперь здесь часто сидят деды с внуками. Потому что любовь — это просто: “Я тебя нашёл. Ты не один”.
