В новогоднюю ночь родители вышвырнули его на улицу. Прошли годы, и он распахнул перед ними дверь — только не ту, в которую они мечтали войти.
За окнами переливались огни, из квартир доносился смех и звон бокалов. Весь город ликовал, предвкушая праздник. А он стоял на крыльце в рваных тапках и тонкой куртке, с рюкзаком, брошенным в сугроб, и никак не мог поверить в происходящее. Лишь колючий ветер и снежные иголки, впивающиеся в лицо, убеждали: это не дурной сон.
— Исчезни! Чтоб больше не видеть тебя здесь! — рявкнул отец, и дубовая дверь с громким стуком захлопнулась перед самым носом.
А мать?.. Она сжалась в углу, молча, потупив взгляд. Ни звука. Ни шага навстречу. Лишь губы до крови закусила да отвернулась. Это молчание ударило больнее всех криков.
Костя Ухов побрёл, не разбирая пути. Снег моментально промочил ноги. В окнах виднелись праздничные столы, люди обнимались, дети смеялись. А он — лишний — растворялся в белой мгле.
Первые дни ночевал где придётся: на вокзале, в подъездах, в котельной. Всюду гнали. Питался объедками. Как-то раз даже стащил булку. Не от жадности — от голода.
Однажды дед с клюкой нашёл его в подвале. Буркнул: «Держись. Люди — козлы. Ты только не уподобляйся». И ушёл, оставив банку сгущёнки.
Эти слова Костя запомнил на всю жизнь.
Потом он заболел. Жар, бред, ледяной пот. Он уже почти не дышал, когда его откопала из сугроба работница соцслужбы — Валентина Семёновна. Она обняла его, как родного, и сказала: «Терпи, зайка. Теперь ты не один».
Он попал в приют. Там пахло пирогами и чем-то тёплым, человеческим. Валентина Семёновна приносила ему книги, учила законам, повторяла: «Ты имеешь право. Даже с пустыми карманами».
Он глотал знания. Запоминал. Клялся себе, что когда-нибудь протянет руку другим таким же отверженным.
Он сдал экзамены. Поступил в институт. Днём учился, ночью мыл полы в магазине. Не ныл. Не сдавался. Стал адвокатом. И теперь защищал тех, у кого не осталось даже голоса.
И вот однажды в его кабинет вошли двое — сгорбленный мужик и женщина с седыми космами. Он узнал их мгновенно. Отец и мать. Те самые, что когда-то вытолкали его в метель.
— Сынок… прости… — прохрипел отец.
Костя молчал. Внутри — пустота. Ни злости, ни обиды. Только ледяное спокойствие.
— Простить могу. Вернуть — нет. Я для вас тогда умер. И вы — для меня.
Он распахнул дверь.
— Уходите. И не приходите больше.
А сам вернулся к бумагам. К новому делу. К мальчишке, которого сегодня нужно было вытащить из беды.
Потому что он точно знал, каково это — дрожать от холода под чужими окнами. И знал, как важно услышать в этот момент: «Я с тобой».