**Дневник.**
Тихое утро. В нашем доме на окраине Екатеринбурга царила та самая тишина, которую я так люблю. Солнечные лучи пробивались сквозь занавески, аромат только что сваренного кофе витал в воздухе, и я, наконец, мог спокойно почитать книгу. Но неожиданно этот покой нарушило странное шарканье, лёгкий плеск воды и сдержанное детское «блин» — словно кто-то подслушал это слово у взрослых.
Я выглянул в коридор и замер. Там стоял мой внук, Максим.
Маленький, с растрёпанными волосами, в пижаме с медведями, он с невероятной серьёзностью пытался идти… в старых, потрёпанных ботинках, которые обычно стояли у двери. В тех самых, которые он звал «папины». Хотя папы, Дмитрия, уже несколько месяцев не было дома — он улетел в длительную командировку, оставив нас ждать.
— Максим, что ты делаешь? — тихо спросил я, боясь разрушить этот хрупкий момент.
Мальчик не обернулся, сосредоточенно глядя на свои ноги.
— Хочу побыть взрослым, — ответил он, осторожно шагая. Один ботинок съехал, и он сердито нахмурился, подправил его.
Я присел на лавочку у стены, чувствуя, как сердце сжимается от нежности. В такие моменты лучше не мешать. Детям нужно пробовать, ошибаться, учиться.
— Думаешь, взрослым легко? — спросил я после паузы, следя за его движениями.
Максим кивнул, не отрывая взгляда от ботинок.
— Вы с папой всё умеете. И вам никто не указывает.
Я усмехнулся, но в этой улыбке была горечь. Вспомнилось, как сам в детстве натянул отцовские кирзовые сапоги — грубые, немыслимо большие, потрёпанные временем. Казалось, стоит их надеть — и сразу станешь сильным, неуязвимым. Но после первых шагов понял: пальцы болтаются, пятка скользит, каждый шаг даётся с трудом.
— А знаешь, — начал я, — в этих самых ботинках твой папа в первый раз пошёл на работу. Они старые, но он их хранил. Говорил, что с них началась его взрослая жизнь.
Максим замер, внимательно разглядывая обувь. В его глазах, таких серьёзных для восьмилетнего мальчишки, отражалось любопытство и что-то ещё — будто он пытался разглядеть в потёртой коже следы отцовского пути.
— Всё равно хочу пройтись, — упрямо сказал он. — Чтобы тоже начать.
— Ненадолго, — мягко ответил я. — Потом возвращайся в свои тапочки. Взрослым ты ещё успеешь стать.
Максим кивнул и, неуверенно переставляя ноги, сделал несколько шагов. Лицо его было напряжённым, каждый шаг давался с трудом, но в движениях читалась решимость — словно он шёл не по коридору, а по большому и непонятному пути туда, где взрослеют.
Я смотрел на него, и в груди разливалось что-то тёплое и глубокое. Взросление — это не про ботинки, не про галстук и не про то, чтобы знать ответы на все вопросы. Это про то, чтобы вставать, даже если не хочется. Прощать, даже когда не просят. Защищать тех, кто дорог, даже когда страшно.
Но всё начинается вот так — с маленького мальчика, который надевает отцовские ботинки и делает первый, неуклюжий шаг в мир, пока ещё слишком большой для него.