Дневник.
Тишину утра разбил звонок, резкий, как лезвие. Я сидела у окна, вышивая, и вздрогнула, подняв трубку. Голос на другом конце дрожал от волнения:
— Алёна Сергеевна Громова?
— Да, я слушаю.
— Простите, но… я звоню по поводу вашего сына.
— С Серёжей что-то случилось? В садике?
— Нет! Я не о Сергее… а о Вадиме.
— У меня один сын.
— Вадим Громов, родился 12 июля 1998 года. В его документах — ваши данные.
В груди защемило. Эта дата — как незаживающая рана. Глубокий вдох.
— Да… тогда у меня родился сын. Но он умер через два дня. Был недоношенным. Если это шутка, она жестока.
— Нет! Он жив! Он в детдоме! Я — Мария Ивановна, нянечка… он верит, что мама его найдёт. Пожалуйста, давайте встретимся.
Рука дрожала. Молча согласилась, договорились у памятника Пушкину. Всё ещё надеялась — ошибка, обман. Но сердце знало правду.
Через час стояла перед пожилой женщиной с усталыми глазами. Она представилась — Мария Ивановна, воспитательница детдома на улице Ленина.
— Я всю жизнь с детьми. Своих не было. Вадик — особенный. Добрый, умный. Не смогла не попытаться найти его семью. В деле — ваш отказ.
— Я ничего не подписывала!
— Значит, кто-то сделал это за вас…
Как подтверждение, она протянула фото. Мальчик — вылитый Серёжа. Только в очках. Тот же взгляд, но тревожный, словно из украденного детства.
— Что с глазами?
— Астигматизм. Ничего страшного. Но он каждый день ждёт маму…
Сжимала снимок. Сомнений не было. Это её сын. Её кровь.
— Вы не представляете, что натворили те, кто отнял его у меня. Я рыдала ночами… а он был жив!
Не прощаясь, побежала к детдому. За забором сидел он — с книжкой в руках. Вадим. Её мальчик.
Воспитатель окликнула его — Громов. Этого хватило. В кабинете директора Анна сказала:
— Услышала фамилию… Мальчик показался знакомым.
— Вы Громова? Странное совпадение. Его уже оформляют в другую семью…
— Это мой сын.
Директор — Ольга Викторовна — усомнилась, но проверила документы. Отказ — подделка. Я узнала почерк свекрови — Галины Константиновны.
Голос дрожал, когда рассказала, как семь лет назад родила раньше срока, как сказали, что ребёнок не выжил. Теперь всё встало на места.
— Я не отдам Вадима чужим, — сказала директор. — Приходите с мужем. Оформим всё.
По дороге домой кипела. Максим, муж, тогда был раздавлен горем. Кто мог? Только его мать.
Забрала Серёжу из садика, старалась быть спокойной. Но увидев Галину Константиновну на кухне, не выдержала:
— Кто-то исчез на семь лет… и теперь правда выйдет наружу.
Вечером положила фото перед мужем.
— Это Вадим. Наш сын.
Максим нахмурился:
— Серёжа в очках?
— Нет. Тот, кого мы оплакивали.
Свекровь побледнела, но, как всегда, с холодным достоинством ушла в комнату. Я же, сдерживая рыдания, рассказала всё мужу.
На следующий день мы приехали в детдом. Когда Вадим вошёл в кабинет, вопросов не осталось. Он просто знал.
— Наконец-то нашли тебя, сынок, — прошептал Максим.
— Я ждал! — ответил Вадим.
Обнимала его, гладила по голове, слёзы лились сами.
По дороге зашли в магазин. Он не понимал, что вещи можно выбирать. Что теперь есть мама, которая спросит, какую куртку он хочет.
Дома его встретил брат… хмурый и ревнивый. Галина Константиновна явно не теряла времени.
— Это моё! Не буду делиться! — ворчал Серёжа.
— Да он и не брат мне! Безродный!
Подвела их к зеркалу.
— Видишь? Носы, глаза… Вы — братья.
Серёжа улыбнулся. Нерешительно. Но впервые искренне.
А свекровь собирала вещи. Максим твёрдо предложил ей переехать в купленную квартиру. Без скандалов.
Стоя в коридоре, слышала, как она говорила по телефону:
— Да, переезжаю. Квартира — мечта. Сын заботится. Теперь поживу для себя.
Горько усмехнулась.
А когда ты жила для других, Галина Константиновна?
Теперь семья цела. Два сына. Сердце больше не болит — оно поёт.