Деревня Заозёрье, притаившаяся среди вековых сосен и берёз, тихо угасала. Когда-то здесь шумела жизнь, но теперь из сотни домов осталось лишь два десятка, где коротали дни старики, брошенные миром. В старые времена Заозёрье славилось: крепкие избы с почерневшими от времени крышами помнили дни, когда местные умельцы мастерили лучшие сани и дуги. Но техника убила лошадей, и деревня захирела. Окружающий лес был полон добра, но зимой становился опасным — голодные волки рыскали у окраин, и жители держали своры псов, чей лай разрывал ночную тишину, словно сигнал тревоги.
В пятидесятые годы меховой промысел, веками кормивший деревню, заглох. Заозёрье превратили в совхозную ферму. Бывшие мастера стали доярками и пастухами. Старик Иван Семёнов всю жизнь проработал свинарем. С малых лет он возился с поросятами, а повзрослев, ухаживал за племенным стадом, гремевшим на всю округу. Но в девяностые совхоз развалили, скот распродали, а Ивана, как и других стариков, отправили на пенсию. Молодёжь подалась в город, и деревня опустела. Сын Ивана продал коров и уехал, оставив отца с больной женой Марией в большом доме среди пустых сараев. Жизнь свелась к кухне, старому телевизору и бесконечной тишине.
Но однажды весной в Заозёрье заглянул старый приятель Ивана, Василий Петров, и привёз подарок — маленький рыжий комочек. «На твой семидесятый, Ваня! Это щенок кавказца, породистый, с чемпионской родословной. Будет тебе верным другом — жизнь за тебя отдаст», — похвалился Василий, показывая фото огромного пса в медалях. — «Вырастишь — прославишь область на выставках!» Иван взял щенка, тот тут же прижался к его груди. Старик устроил ему лежанку в коробке, но малыш скулил, ища тепла. Мария ворчала: «Опять тебе головная боль!» Иван раздобыл старую бутылочку, налил молока и стал качать щенка, как ребёнка. «Скучает по мамке», — буркнул он, игнорируя ворчание жены.
Щенок рос не по дням, а по часам. Назвали его Граф — за важную осанку. Он признавал только Ивана, чужих сторонился и быстро превратился в грозного стража, понимавшего хозяина с полуслова. Через год крошечный комочек стал мощным псом, гонявшим кур и гусей, а по ночам забирался в кровать, грея старику ноги.
Но беда нагрянула. На окраине начали гореть брошенные дома. Бабушки засуетились, умоляя Ивана с Графом обходить деревню. Так старик стал ночным сторожем. Вместе с псом они патрулировали улочки, и пожары прекратились. Однако вскоре в Заозёрье нагрянули чужаки — питерцы, скупавшие пустые дома и луга, где когда-то пасся скот. К зиме на месте луга выросли коттеджи за высоким забором. Новые хозяева наняли Ивана охранять их добро.
«Кто-то бежит из деревни в город, кто-то — из города в деревню, — размышлял Иван, шагая с Графом вдоль забора. — А нам-то, старикам, везде одиноко». Шло время, здоровье Марии ухудшалось. Врачи прописали диету и уколы, но Иван видел, как она тайком ела варенье, будто торопила развязку. В декабре она тихо ушла. На похоронах бабушки вздыхали: «Без отпевания упокоилась — церковь-то у нас ещё при советах развалили».
На могиле жены Иван поклялся поставить часовню. Он копил деньги, а через полгода съездил в соседнее село, где стояла древняя часовня Параскевы Пятницы. Вернувшись, выбрал место, выкопал яму и начал строить. К осени над срубом засиял крест. Бабушки приносили иконы, среди которых оказался старинный образ Спиридона Тримифунтского, чудом уцелевший в смутные годы. Часовню освятили в его честь, и она стала местом молитв для деревенских и дачников.
Зимой, перед Рождеством, Ивана стало тревожить. Он чаще проверял часовню. В сочельник, задремав, он вдруг вскочил от внутреннего толчка. Схватив ружьё, с Графом бросился к часовне. Пёс рванул вперёд, и через мгновение ночь разорвали выстрелы. Иван, проваливаясь в снег, добрался до места. Граф лежал у дороги, кровь алым пятном растекалась по снегу. Старик рухнул на колени, прижимая голову пса, и зарыдал. «Графушка, родной… За что?» — стонал он, проклиная судьбу.
Сбежались бабушки и дачники. «По псу ревёт, а по жене так не убивался», — шипела одна. Вдруг крик: «Икону унесли! Спиридона увели!» Все кинулись к часовне, но Иван не двинулся. Он гладил Графа, шепча: «Мы столько вместе прошли… Помнишь, как ты меня от медведя оттянул? А как ребёнка из полыньи вытащил?» Пёс слабо лизнул его руку, и Иван, поняв, что тот жив, разорвал рубаху, перевязал рану и крикнул: «Народ, сани давайте!»
Дома он вколол псу лекарство, приложил к ране подорожник и сел рядом. «Спи, Граф, ещё побегаем», — шептал он, гладя друга. Вспоминал, как пёс понимал его слова. Как-то, охраняя дачу, он поспорил с молодыми, что Графу всё ясно. Один паренёк, хихикая, сказал: «Щас я нож возьму и деда зарежу». Граф мигом повалил шутника, прижав к земле. «Вот вам и разговор», — смеялся тогда Иван.
Год спустя, на новогодних праздниках, Граф снова выручил хозяина. У коттеджа пёс учуял неладное, перемахнул забор и придавил парня. Иван узнал его — тот самый, что стрелял в Графа и украл икону. «Гад, — прошипел старик. — Думал, всё сойдёт?» Пёс ждал команды, но Иван шепнул: «Он вернёт икону. Отпусти». Граф нехотя разжал пасть. Вскоре образ Спиридона вернулся в часовню, а Иван с Графом по-прежнему сторожили Заозёрье, зная, что их дружба — крепче любой напасти.