Встреча с судьбой
Деревня Сосновка, укрытая в гуще вековых елей под Костромой, встречала студёным утром. Назавтра мне предстояло познакомиться с будущей свекровью, и я, Ксения, не находила себе места. Замужние подруги, желая подбодрить, лишь напугали пуще:
— Держи хвост пистолетом, ты не последняя швабра!
— Не дай свекрови сесть себе на голову, сразу покажи зубы!
— Добрых свекровей на свете не бывает, знай!
— Это ты им честь делаешь, а не они тебе!
Ночь прошла без сна, к утру лицо моё напоминало потрёпанный пергамент. Мы с Дмитрием, моим женихом, встретились на полустанке. Два часа в душной электричке показались вечностью. Сошли на станции, двинулись через заснеженный городок, а потом — через бор, где снег хрустел под ногами, а ветви елей шептались над головой. Я уже коченела, но вдали мелькнули крыши Сосновки.
У калитки нас встретила маленькая старушка в потрёпанном ватнике и вылинявшем платке. Если б не её голос, я бы прошла мимо.
— Ксюшенька, родная, я Арина Тихоновна, мать Димы. Будем знакомы! — она сняла поношенную варежку и крепко сжала мою ладонь. Её взгляд, острый, как шило, будто видел меня насквозь. По узкой тропке меж сугробов мы вошли в старую избу, сложенную из почерневших брёвен. Внутри пахло жаром — печь пылала докрасна.
Я будто шагнула в прошлое. В сотне вёрст от Костромы — и ни водопровода, ни толкового туалета, только скворечник во дворе. Радио? Даже не в каждом доме. Тусклая лампочка едва разгоняла полумрак.
— Мам, можно свет добавить? — попросил Дмитрий.
Арина Тихоновна нахмурилась:
— Не бояре, чтоб при лампах сидеть. Или, Ксения, боишься ложку мимо рта пронести? — но, взглянув на моё лицо, смягчилась. — Ладно, сынок, щас зажгу, засуетилась я.
Она повернула лампочку над столом, и жёлтый свет разлился по кухне.
— Голодные, поди? Щей наварила, кушайте на здоровье! — засуетилась она, разливая дымящуюся похлёбку.
Мы ели, переглядываясь, а она приговаривала ласковые словечки, но её взгляд, будто нож, резал мне душу. Я чувствовала себя как под прицелом. Как только наши глаза встречались, она тут же хваталась за дела: то хлеб нарежет, то дров подбросит.
— Чаю поставлю, — щебетала она. — Чай не простой, с морошкой. К нему малинка своя, хворь прогонит, душу согреет. Угощайтесь, гости дорогие!
Мне казалось, я попала в сказку времён царя Гороха. Вот-вот войдёт режиссёр и крикнет: «Снято!» Тепло, горячая еда и сладкий чай разморили меня. Хотелось рухнуть на подушку, но Арина Тихоновна распорядилась иначе.
— Сбегайте-ка в лавку, возьмите муки. Пирогов напечём, вечером гости будут: сестры Димы, Наташка с Ольгой, да тётка Марфа из Костромы с зятем. А я картошку пожарю, грибов подам.
Пока мы одевались, она вытащила из чулана огромный кочан и, шинкуя его, приговаривала:
— Шинкуй, капуста, не ленись, к пирогам готовься!
По деревне шли, и все кланялись Дмитрию, мужики шапки снимали, провожали нас взглядами. Лавка была в соседнем селе, путь лежал через лес. Снег искрился под солнцем, но к вечеру свет померк — зимний день короток. Вернувшись, Арина Тихоновна объявила:
— Стряпай, Ксюшенька. Я в огород схожу, снег утопчу, чтоб мыши яблони не грызли. Диму возьму, пусть поработает.
Я осталась с грудой теста. Знала бы, что стряпать придётся, не взяла бы столько! «Глаза боятся, руки делают, — подзадоривала свекровь. — Первый блин комом, зато последний — с маком». Пирожки выходили уродливые: один толстый, другой плоский, один с начинкой по самое небо, другой пустой. Намаялась я, пока слепила. Позже Дмитрий признался: мать проверяла, гожусь ли я в жёны её сыну.
Гостей набилось — яблоку негде упасть. Все русые, глаза голубые, улыбаются, а я за Диму прячусь, стыдливо. Стол выдвинули на середину, меня усадили на кровать с ребятнёй. Кровать скрипит, колени в потолок упираются, дети скачут — голова кругом. Дмитрий подсунул под меня сундук, накрыл одеялом — сижу, как царица на троне. Картошку с грибами я не очень жалую, но тут ела за четверых — уши трещали!
Стемнело. У Арины Тихоновны кровать узенькая у печки, остальные в зале спали. «Теснота — не беда, коли душа на месте», — приговаривала она. Мне, как гостье, досталась кровать. Из резного буфета, сделанного покойным свекром, вынули накрахмаленное бельё. Ложиться страшно — будто в музейную витрину. Свекровь постель стелет и шепчет:
— Гостю почёт — хозяину честь!
Родня улеглась на полу, на старых одеялах с чердака. Мне приспичило в туалет. Вылезла из кровати, ногами пол ощупываю, чтоб на спящих не наступить. В сенях — хоть глаз выколи. Что-то мохнатое коснулось ноги. Я вскрикнула, подумав, что крыса. Все вскочили, хохочут: котёнок, днём шлялся, ночью домой пришёл.
В туалет пошла с Дмитрием. Двери нет, только занавеска. Он стоит спиной, спичку зажигает, чтоб я в яму не свалилась. Вернулась, рухнула в кровать и заснула как убитая. Свежий воздух, тишина — деревня…