Мне шестьдесят. Я живу одна. Такой старости я себе не представляла.
У меня два взрослых, умных, красивых ребенка — сын и дочь. Пятеро внуков, разных возрастов, все в одном городе. Но, несмотря на большую семью, каждый праздник я встречаю в пустой квартире. И не только праздники — одиночество стало моим вечным спутником.
Пока был жив муж, пустоты не чувствовалось. Нам хватало друг друга. Встречали и Новый год, и Рождество без шумных застолий, но с теплом, улыбками, какой-то особенной сердечностью. Он был моей опорой, стеной, о которую можно было облокотиться в любую минуту. Но после его ухода я словно провалилась в тишину. И с годами эта тишина стала оглушать.
Особенно тяжело в декабре. Время, которое должно пахнуть хвоей, мандаринами, домашней выпечкой, для меня оборачивается ледяным напоминанием, что я одна. Дети звонят. Иногда. Бывает, что и вовсе забывают, поздравляют второго, а то и третьего января. Но я делаю вид, что не замечаю опоздания. Улыбаюсь.
А в душе — понимаю: я больше не нужна. Ни как мать, ни как бабушка. Я — эхо прошлого, о котором вспоминают в перерывах между «важными» делами. А ведь когда-то я была для них всем. Стирала, кормила, лечила, сидела ночами у кровати. Жила их жизнью. А теперь их жизни проходят где-то рядом, но без меня.
Я знаю — у них свои семьи, свои хлопоты. Но почему в этих хлопотах нет места для меня? Почему каждый раз, когда зову их на праздник, слышу: «Мам, в этом году не получится, у нас уже планы»? Я ведь и не прошу многого — всего один вечер. За столом, где можно поцеловать внуков, поставить на стол пироги с капустой, сварить узвар по бабушкиному рецепту, накрыть, как раньше.
Я мечтала, что с годами мой дом наполнится детскими голосами, смехом, шелестом оберточной бумаги, запахом ватрушек, звоном чашек. Представляла, как буду суетиться на кухне, ворчать на шум, но внутри чувствовать себя счастливой. Нужной.
Но вышло иначе. И с каждым годом яснее: мечты так и останутся мечтами. Иногда кажется, что для них я больше не человек. Я — удобная функция: если надо присмотреть за детьми, подменить, помочь. Но не личность, не женщина, не мать.
Я не говорю об этом детям. Не из страха — просто знаю: не поймут. Скажут, что я накручиваю себя. Что «все старики грустят». Что «это возраст». Но мне не возраст тяжел. Тяжело смотреть на входную дверь и знать — она не откроется.
Может, когда-нибудь они поймут. Когда сами состарятся. Когда оглянутся — а тех, кто был рядом, уже не будет. Я не желаю им такой боли, но боюсь, что для меня их прозрение придет слишком поздно.
Вот и сейчас, перед Новым годом, я украшаю квартиру одна. Вешаю гирлянды, которые никто не увидит. Ставлю ёлку, под которую никто не положит подарков. Готовлю оливье, которое потом буду доедать три дня. И тихо плачу.
Может, какая-нибудь женщина, читая это, узнает себя. Может, кто-то тоже в тишине ставит свечу на стол и шепчет: «А вдруг в следующем году все изменится? Может, позвонят? Приедут? Вспомнят?»
А если ты — сын или дочь… Позвони маме. Не завтра. Сегодня. Потому что завтра она, может, уже не будет ждать.
