Мне шестьдесят. Живу одна. И знаете, старость я себе представляла совсем иначе.
У меня двое взрослых детей — сын и дочь, умных, красивых, славных. И пять внуков, от мала до велика, все тут, в Москве. И всё равно каждый праздник я встречаю в пустой квартире. Да что там праздники — одиночество давно стало моим повседневным соседом.
Когда был жив мой Сергей, всё было по-другому. Нам хватало друг друга. Встречали и Новый год, и Рождество без шумных застолий, но с душевной теплотой, смешками и тихим счастьем. Он был моей опорой, стеной, о которую можно было облокотиться в любой момент. А после его ухода я словно провалилась в тишину. И с годами она стала только громче.
Особенно тяжело в декабре. Время, которое должно пахнуть мандаринами, хвоей и домашними пирогами, для меня превращается в долгое напоминание: я одна. Дети… звонят. Иногда. Бывает, и вовремя забывают. Поздравления могут прийти второго, а то и третьего января. Я улыбаюсь, делаю вид, что не замечаю. Да что поделаешь — дела, внуки, работа.
Но где-то глубоко внутри — понимаю: я больше не нужна. Не как бабушка, не как мать, не как женщина. Я — эпизод из их прошлого, о котором вспоминают в перерывах между «серьёзной» жизнью. А ведь когда-то я была для них всем. Стирала, кормила, ночами сидела у кроватки с градусником. Теперь их жизни идут мимо.
Я знаю: у них свои семьи, заботы. Но почему в этих заботах не находится места для меня? Почему каждый раз, когда зову их на Новый год, слышу: «Мам, ну в этом году не получится, уже договорились…»? А я прошу так мало — всего один вечер. За столом, с моими пирогами, компотом, с шутками и воспоминаниями.
Мечтала, что с годами дом будет полон: смех внуков, шорох фантика от конфет, запах корицы, звон бокалов. Представляла, как буду ворчать на шум, уставать от готовки, но внутри — светиться от счастья. Нужная, важная, живая.
Но этого не случилось. И с каждым годом всё яснее: так и останется мечтой. Порой кажется, что для них я больше не человек, а функция. Готовая прийти на подмогу, посидеть с детьми, но не как личность, не как мать.
Я молчу об этом. Не потому что боюсь, а потому что знаю: не поймут. Скажут: «Ну что ты, мам, просто возраст», «Все бабушки иногда грустят». Но дело не в возрасте. Дело в пустоте перед входной дверью, которая так и не откроется.
Может, когда-нибудь они осознают. Когда сами окажутся на моём месте. Когда оглянутся и поймут, что те, кто был рядом, давно ушли. Не хочу им этого, конечно. Но боюсь, что для меня это понимание будет уже поздно.
А сейчас я снова украшаю квартиру одна. Вешаю гирлянды, которые никто не оценит. Ставлю ёлку, под которую никто не спрячет подарок. Готовлю оливье — на неделю вперёд. И тихо смахиваю предательскую слезу.
Может, кто-то из женщин, читающих это, узнает себя. Может, кто-то тоже одиноко зажигает свечу и верит, что в следующем году будет иначе. Что позвонят. Что приедут. Что вспомнят.
А если ты — сын или дочь… позвони маме. Не завтра. Сегодня. Потому что завтра она может перестать ждать.