«Папа, отдай квартиру — ты своё уже отжил». После его ответа дочь бросила три слова и хлопнула дверью.
Василий Степанович потерял жену всего полгода назад. С ней ушло всё тепло в доме. Он продолжал ходить на завод — не из-за денег, а просто чтобы не сойти с ума от тишины. Работа стала его якорем, единственным островком привычного мира. В буднях он находил спасение, пусть и ненадолго. По вечерам всё чаще бродил по улицам, не торопясь возвращаться в пустоту четырёх стен. Без жены квартира превратилась в склеп, где даже часы тикали громче, чем нужно.
Дети — дочь и сын — навещали его редко. Потом всё реже. А потом и вовсе перестали. Казалось, когда умерла мать, распалась и последняя ниточка, связывающая их. Василий Степанович боялся одиночества, но ещё страшнее было осознавать, что для своих детей он стал просто обузой.
Иногда он всматривался в лица прохожих, ловил себя на мысли, что ищет в толпе хоть кого-то родного. Но люди спешили по своим делам. И сердце ныло всё сильнее — не от старости, а от той пустоты, что разъедала изнутри.
А потом пришла она — Лидия, его дочь. Пришла не с пирогами и не с вопросами о здоровье, а с холодным блеском в глазах. Её визиты всегда были деловыми: быстрыми, сухими, и всегда — об одном. На этот раз она не стала церемониться.
— Пап, ну сколько можно? Ты один в трёхкомнатной хате ютишься! Это же нелепо. Продай, возьми однокомнатную. Разницу отдай мне — у нас ипотека, детям место нужно.
Он молчал. Пальцы сжимали край стола до побеления костяшек.
— Лида, ты же знаешь, это наша с матерью квартира. Я не могу просто так… — голос оборвался.
Дочь резко поднялась.
— Ты своё уже прожил, папа. Хоть раз о нас подумай, — в её голосе звенело раздражение.
— А ты когда ещё о нас подумаешь? — прошептал он.
Она уже держалась за ручку двери. Обернулась и бросила:
— После твоего ухода.
Дверь захлопнулась. Звук разнёсся по квартире, словно гром среди ясного неба. Василий Степанович сидел, словно парализованный. Потом, собрав волю в кулак, набрал номер сына.
— Григорий, поговори со мной. Лидка приходила… опять про квартиру… Я не хочу её продавать, — голос дрожал.
На том конце провода — тяжёлый вздох.
— Батя, ну что ты хочешь? Тебе одному трёшка зачем? Я бы, честно, тоже не отказался от помощи. Хочу новую тачку взять. Продавай, не будь скрягой.
— А ты когда приедешь? — спросил он, цепляясь за последнюю надежду.
— Если квартиру продашь — приеду.
Он не стал слушать дальше. Положил трубку. Надел пальто и вышел. В груди было так тяжело, будто кто-то навалился камнем. Он шёл, не видя дороги, пока не опустился на скамейку у заросшего пруда. Голова сама склонилась вниз. Сердце стучало медленно, с перебоями. А потом… просто остановилось.
Василий Степанович умер в одиночестве. Под хмурым небом, с мобильником в кармане, на котором так и не загорелся ни один пропущенный звонок. Его никто не ждал. Не искал. Не любил. Сердце не выдержало не предательства — равнодушия. Он был не нужен ни как отец, ни как человек. Только как источник квадратных метров.
А через день в квартире снова хлопнула дверь. Пришла Лидия — с новыми ключами в руке. И Григорий — с только что купленной иномаркой под окнами. В комнатах пахло пылью и забвением. А на столе лежала старая фотография. Где они все вместе. С матерью. С отцом. Счастливые. Ещё тогда.
Но счастье уходит, если мерять его рублями и метрами.